– Да не знаю я! Тыкали какие-то корочки, да разве я с перепуга запомнила имена? А спрашивали… – Айна останавливается, чтобы открыть дверь. – О всяком. Где ты, что ты, когда мы в последний раз виделись.

Они проходят в дом. Имана с облегчением отмечает, что Айна уже навела здесь порядок. Даже срезанные ивовые ветки поставила в стакан. Навела уют.

– А ты что?

– А что я? Все как есть рассказала. Да ты садись! Я как раз суп сварила. Будешь суп?

– Буду.

Поесть и не уснуть – задача не из легких. Пока Имана с ней справляется, черпая ложкой наваристую похлебку, Айна наполняет таз водой. И помогает ей раздеться. Имане чудится, что с губ сестры срываются ругательства. Сколько бы Айну ни лечили в детстве, сколько бы она сама ни отрицала свою сущность, видит она значительно больше других. Вон, даже разглядела сошедшие синяки…

– Тебе будет лучше уехать.

– Ну да. И бросить тебя в таком состоянии.

– Айна…

– На вот, оденься. И ложись спать. Утром поговорим. На свежую голову.

Ночнушка Айны пахнет кондиционером для белья. Постель – морозной свежестью. Имана проваливается в блаженный сон. Просыпается, когда за окном темным-темно. Садится на кровати, спросонья не сразу понимая, где она и что происходит.

– Выспалась?

– Угу. Долго я?

– Да уж вторые сутки.

Имана спрыгивает с постели, за ней поднимается и сестра.

– Чего вскочила? Я в туалет, и вернусь.

– Есть погрею. Наверняка захочешь.

Айна старше Иманы почти на семь лет. Но она родилась и всю жизнь провела в городе. Тем удивительнее то, как легко она справляется с деревенским бытом. Затопить печь, натаскать воды, что-то приготовить и не сжечь без возможности убавить жар в конфорке – надо еще умудриться.

– Я не сделала ничего плохого. Но меня могут искать. И тогда… Правда, Айна, тебе лучше уехать.

– Мне лучше знать, что делать! – неожиданно огрызается та. Имана закусывает губу:

– Ты что-то видела?

Нет, она помнит, что это запретная тема. И что Айна не принимает свой дар, она тоже в курсе, но…

– Я много чего видела, – ожидаемо «съезжает» с темы та. – Кстати, если тебе нужно будет остаться, я привезла продуктов и кое-какую одежду. Столько натащила, ей богу, что и до следующей зимы хватит.

Уважая право сестры самой решать, что она готова обсуждать, а что нет, Имана лишь благодарно кивает. Хотя ей не понять, почему Айна живет по факту не свою жизнь.

– Как твой бизнес?

– Все пучком. Такие времена, как сейчас – раздолье для шарлатанов.

– Ты не шарлатанка.

– О да. Я – предсказательница. Пф-ф-ф-ф… – Айна рисует руками в воздухе широкий круг, перебирает пальцами. – Да брось.

– Зачем же ты ведешь прием?

– Из-за денег, ясное дело. Им же все равно, кому их нести, чтобы услышать то, что хочется. А я, как дипломированный психолог, хотя бы не наврежу… – пожимает плечами.

– Тебе не кажется, что этим объяснением ты себя просто утешаешь? А в это время твоя истинная сущность берет свое. Я ведь тоже иногда…

– Что? – стреляет глазами Айна.

– Я вижу… Кое-что.

– Что ж ты не увидела поджидающие тебя неприятности?

– Вот так. Не увидела, – пожимает плечами Имана и встает из-за стола. Айна ловит ее руку:

– Прости. Я… Не могу. Все слишком сложно. Давай лучше сменим тему.

Меняют. Что-то делают по дому, о чем-то трещат. Как-то речь заходит о Глухове.

– А ты знаешь, что я с его невестой в одном классе училась? Ага, сама обалдела, когда увидела эту парочку в новостях. Не завидую я твоему шефу. На Ленке клейма негде ставить. Она с малых лет по рукам пошла. Классуха наша была свято уверена, что ничего толкового из нее не выйдет. А Ленка вон как поднялась – от любовницы старого губера до невесты нового! Бывает же такое? Ну, вот что – он себе бабу не мог получше найти?

Айна продолжает щебетать, но Имана ее обрывает:

– Постой! Подожди, – шепчет она, прижав пальцы к вискам. – Повтори, пожалуйста… Что ты сказала? У Елены была связь с Бутовым?

Глава 20

А в столице весна… Пьяная. Пенная. Черемуховая. И под подошвами голый асфальт, а не чавкающая снежная каша. Если передвигаться от офиса к машине, а от машины – к входу в ресторан, можно вполне обойтись без куртки.

– И все-таки я не пойму, зачем тебе это, – в который раз повторяет Михалыч. Глухов на него даже не смотрит. Закрывает за собой дверь, поправляет манжеты. В последнее время он отдает предпочтение белым рубашкам. Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что таким образом Герман пытается отстраниться от грязи, в которую ему пришлось окунуться по самую маковку. И что его чистая рубашка – глупый самообман.

– Тебе и не надо понимать.

Михалыч обижается. Глухову, если честно, плевать. Он решил, что сменит охрану полностью сразу же после выборов. Слишком много чего всплыло в последнее время. Вроде по мелочи, да. Вроде глобально и не придраться, но и хорошей работой это тоже вряд ли можно назвать.

– Понял, Герман Анастасыч. Извините, – отворачивается начбез. И предусмотрительно приоткрывает для Глухова ведущую в фойе дверь. Спектакль давно начался. В разгаре второй акт. Глухов с двумя охранниками проходит на единственные пустующие места в первом ряду. Пожилая женщина сбоку недовольно фыркает. Герман выдает дежурные извинения и, откинувшись в кресле, прикрывает глаза.

Поет Елена в самом деле неплохо. Он позволяет звуку ее голоса проникнуть внутрь и разлиться по венам. Интересно, что она запоет потом? Сколько тут осталось до ее сольной партии? Минут двадцать? Нет? Полчаса? Отбросив посторонние мысли, Герман смиренно подчиняется естественному ходу времени. Подгонять его глупо. Да и бессмысленно. Он просто ждет, чтобы все по местам расставить.

Наконец, спектакль заканчивается. Занавес опускается. До конца досидело не так много народа, и аплодисменты выходят откровенно жиденькими. Герман достает телефон, чтобы включить звук, в тот момент, когда на экране вспыхивает незнакомый номер. И ведь обычно он такие вызовы игнорирует, а тут будто черт дергает.

– Да…

– Герман Анастасыч?

– Имана!

И все. В один момент. Зал пустеет. Пустеет мир. Будто и его за