двигателем воздушного охлаждения типа «звезда», с чудовищной мощностью в триста пятьдесят лошадей! Это при том, что сейчас самый мощный двигатель на наземной технике — семидесятисильный на бронетранспортере «Вепрь». В просторной застекленной кабине стоит всего одно кресло, но Горегляд упоминал, что Р-1 сможет спокойно поднимать четверых человек, не считая багажа или боекомплекта.

Я отчаянно волнуюсь, но стараюсь не показывать вида — все-таки герой последней войны, кавалер ордена Святого Великомученика и Победоносца Георгия четвертой степени! Причем орден мне сам император вручал! Правда, нас, награжденных тогда почти полсотни на приёме в Кремле было, но… Почему-то возле меня Его величество задержался на несколько секунд, вглядываясь в лицо, а потом негромко сказал: «Похож!» На что стоящий за плечом своего племянника генерал-адмирал хмыкнул и пробурчал: «Это потому, что я приказал ему усы отпустить! Хрен бы ты, Ники, его узнал!»

Устраиваюсь в кресле, которое установлено впереди слева — справа от меня будет сидеть второй пилот, или штурман. Сейчас там лежит принайтовленный к полу ремнями мешок с песком. Сзади еще два мешка — и для центровки и для имитации полезной нагрузки. Общий вес пилота и груза — почти триста килограммов.

За спиной — очередная новинка — парашют. Отличная штука для спасения пилотов, жаль у нас не было таких во время последней войны — минимум четыре пилота остались бы в живых. После испытаний на манекенах, я первым проверил это гениальное в своей простоте устройство, совершив прыжок с аэростата. А потом еще двадцать раз… Граф Рукавишников тогда сказал очередную непонятную фразу (он периодически что-то такое говорит, будто невпопад): «Никто кроме нас!»

Перекрестившись, пристраиваю на приборной панели небольшую иконку. Увидев это, Александр Михайлович понятливо кивает и улыбается. Когда я проделал это при первой выкатке самолета из ангара, перед самой первой рулёжкой, он очень серьезно сказал мне, что иконка на торпеде вполне может заменить подушку безопасности.

Закрываю дверь, еще раз проверяю приборы — все в норме… На голову стальной шлем в матерчатом чехле, на шею — толстый трикотажный шарф, похожий на лошадиный хомут. На обоих предметах настоял лично Горегляд, сказав, что это убережет мою голову от удара, а шею от перелома. Ему виднее, наверное…

Зачем-то неподвижно сижу несколько минут, потом неторопливо, по технологической карте, провожу процедуру проверки управления — поочередно кручу штурвал и жму педали. После каждого движения Борис Иванович, внимательно проверив обратную связь с рулевой поверхностью, показывает мне большой палец.

Ну, ладно, вроде бы всё в порядке… С богом!!!

— От винта!

— Есть от винта! — Луцкий отходит к концу крыла и отмахивает рукой: всё в порядке, рядом посторонних нет.

На планерах для запуска надо было прокручивать вал с пропеллером, а здесь... Семицилиндровая «звезда» ВД-3, сконструированная в КБ стальградского инженера Майбаха имеет воздушный запуск. ВД-3 — самое новейшее слово в двигателестроении, ни у кого в мире такого нет, и еще долгие годы не будет! Пусть за границей возятся с ротативными двигателями, купленными в Стальграде за безумные деньги (я один раз невольно подслушал, как граф Рукавишников хвастался, что отбил этой продажей все затраты на их изобретение) — это тупиковый путь! А мы — впереди их всех будем!

Пару раз качнул бензин в цилиндры, оттянул шарик на тросике привода воздушного клапана, нажал кнопку пусковой катушки… Винт сделал пару оборотов, еще не остывший мотор пару раз чихнул и радостно взревел всеми своими сотнями «лошадок». Эх, какая мощь!!!

Пару минут гоняю движок на всех оборотах… Да, техники только что его проверили, но лучше перебдеть! Температура и давление масла не скачут, а плавно растут. Норма! Поднимаю руку, Луцкий наклоняется, выдергивает из-под колес колодки. Отпускаю тормоз, выруливаю со стоянки, качусь к стартовой позиции

Выкатился, встал на старте ровно, зажал тормоз… волнение почти прошло. Ручку управления двигателем выдвигаю на две трети вперед — прожечь свечи, а потом резко отпускаю тормоз и толкаю газ до упора!

Так, направление разбега держу ровно, потренировался на десятках предварительных рулёжек. Левую педаль слегка вперед, чтобы парировать реакцию винта. Легкая вибрация постепенно становится более ощутимой — как бы не выглаживали ВПП, на ней всё равно остались небольшие неровности. Скорость растет, на указателе уже пятьдесят… Слегка прибираю штурвал на себя — носовое шасси отрывается от земли.

Смотрю прямо перед собой, чтобы не пропустить конца полосы, но при этом кошу одним глазом на указатель — скорость уже восемьдесят… Кажется, пора! На рулёжках я после семидесяти сбрасывал обороты, но сейчас…

Нежно-нежно, плавно-плавно тяну штурвал на себя… Есть отрыв! Примерно пять секунд держу ровно, чтобы набрать скорость и снова тяну на себя — вверх, в набор! Всё, свершилось!!! Я лечу!!! Нет, это МЫ летим! Мы с нашим самолетом, с нашими рабочими, техниками, инженерами! С нашими, мать их, Рукавишниковым и Гореглядом!!!

Земля очень резко и непривычно, не как на планере, проваливается вниз. Я набираю высоту по четыре метра в секунду! Мотор восторженно ревет, карабкаясь в синее небо. Да, великий инженер Горегляд прав — Р-1 спокойно может тащить вдвое больший груз! А, значит, на него можно и пулемет поставить, и, чем черт не шутит — противокорабельную торпеду подвесить! Конечно, не такую большую, которыми мы английский флот топили, но и вдвое меньшей вражескому крейсеру должно хватить! А против пехоты противника необходимо как-нибудь переделать ручные гранаты — чтобы их можно было не руками метать, а к крылу подвешивать и… Дергать за тросик!

Я представляю, что к цели с огромной высоты мчится десяток гранат! Да не маленьких ручных, а огромных, размером с артиллерийский снаряд морского орудия! Почти пятьдесят килограмм смерти в стальной оболочке!!! Ух, ты!!! Хана вам, супостаты!!! Радостный смех сам рвется из груди!

Набираю почти четыреста метров… Так, пора возвращаться из мира мечты в мир реальности! Про сбрасываемые с самолета снаряды я потом с Александром Михайловичем поговорю…

Пятьсот метров, РУД на себя, обороты на две трети, первый разворот, крен, скорость немного падает, выравниваюсь, глядя на «авиагоризонт», подрабатывая одновременно штурвалом и педалями. Картушка магнитного компаса, со смешным названием «бычий глаз», подрагивает, но исправно отмечает изменение курса. Отлично, самолет умеет маневрировать! Причем гораздо резче и уверенней, чем планер.

А, ну-ка, еще один разворот! Крен, падение скорости… И вот что-то новенькое: штурвал тянет вперед! Но и такую реакцию предвидел гениальный инженер Горегляд: глядя на указатель скольжения, кручу ручку триммера. Нагрузка послушно исчезает! Знай наших!!!

От