Он заварил мне чаю, как узнал, что я приехал издалека. Посадил напротив за свой стол и стал расспрашивать о жизни в Горьковской области, о научных поисках фольклористов и этнографов. Разговор получился необычным. Оказалось, многие районы, многие сёла и деревни он знал до мелочей. И легко сам переходил к рассказу о корнях тамошних жителей, об их поверьях. Получалось, деревни эти были куда древнее, чем могли показаться, а фамилии местных жителей, конечно же, считавших себя русскими, было легко понять, зная марийский язык, или, например, эрзянский. Если обратиться к старинным преданиям, то память людей оказывалась даже ещё глубже, чем сами они думают. Такое бывает.

Виталий Акцорин

Акцорин изучал древние марийские праздничные обряды, записывал сказки и любые рассказы людей о древности, об основании их сёл и деревень. В его кабинете стоял шкаф с огромной картотекой, где были имена, названия, указания на чуть ли не одному ему известные публикации в дореволюционных газетах – нижегородских, казанских, владимирских, костромских, вятских.

Он с удовольствие показывал мне карточки: вот ещё что обнаружилось!

Дальше разговор перешёл к идеям для будущих исследований. Частностей, деталей можно узнать на месте ещё очень много – и тогда начнёт, например, вырисовываться картина древнего переселения людей – отделённого от нас тысячей и больше лет. Мы узнаем, кто были предки жителей, откуда они пришли, что их заставило покинуть обжитые места. Заманчиво? Но ведь, если быть честным, каждый из нас ждёт от гуманитарной науки ответ всё-таки на эти свои самые главные вопросы: кто мы, откуда, на каком языке говорили наши предки. И, наконец, в итоге – почему мы такие, какие есть.

Именно от Акцорина я услышал тогда впервые о ветлужском помещике Николае Толстом, который описал загадочную для него жизнь марийцев полтора века назад. Виталий Александрович заговорил и о том, что существуют некие источники, касающиеся средневекового ветлужского княжества и его правителя Ош Пондаша. Сам он с ними не работал, но они в старых публикациях упоминались. Стыдно: живу в Горьком, изучаю предания и легенды, но, оказывается, есть в истории нашего края события, о которых как-то не было принято писать исторические исследования. А в руки фольклористов материал – легенды и предания – о них не шёл по простой причине: спрашивать надо было в таком случае об этом очень конкретно, с глубоким пониманием того, что мы хотим знать, а не просто – «что тут было раньше».

С Акцориным в Йошкар-Оле так или иначе работали многие. Формально он не руководил теми, кто приходил к нему за советом, за умной мыслью. Но к нему несли рукописи, приходили и приезжали из других городов обсуждать идеи и молодые исследователи, и его ровесники. Он не отказывал тем, кто готов был к нему прислушиваться, и незаметно помогал им расти. А потом – издавать первую книгу, готовить к защите диссертацию. Акцорин был нужен, интересен и журналистам, и художникам, и этнографам, которые обсуждали с ним важные вопросы народной культуры.

Я знаю, какая это непростая штука – общение двух собеседников. Они могут устать друг от друга, может быть и такое, что устанет один, а другой будет просто мучить его своим разговором.

Когда я приезжал в Йошкар-Олу, мы разговаривали часами. Многое я записывал. Уже потом, когда Акцорина не стало, многие говорили: оказывается, считался он не самым общительным человеком. Но вероятно, для меня он делал исключение. И несколько раз, представляя коллегам, добавлял: «Это мой друг».

Его написанное в 70-х годах исследование «Марийская народная драма» получило самую высокую оценку у финно-угроведов. Изучая обряды, в большей мере зимние, Виталий Акцорин смог обогатить важными деталями представления о традиционной религии марийцев, о тех мифах, которые лежали в основе их представлений о мире, об их месте в природе. Позднее вышел его блестящий сборник, который открыл Свод марийского фольклора, – «Мифы, легенды, предания». Его подготовка заняла годы. Почти всё, что в него было включено, или публиковалось впервые – как итог его экспедиций во все регионы, где есть марийские деревни, или извлекалось из архивного небытия, из старинных рукописей и местных газет XIX века, где почти не имело шансов попасть в руки случайному любознательному человеку. И не беда, что издана была книга в небогатом 1991 году на самой дешёвой газетной бумаге, а типографии не хватило «золота» на обложку – тиснение сделали, а вот краски в нём нет. Главное, что весь этот уникальный материал в систематизированном, осмысленном виде, с толковыми комментариями был представлен тогда самому широкому читателю. В 1995 году вышел ещё один его том – «Сказки горных мари».

Мы стали сотрудничать. И по нескольку раз в году мне случалось бывать в девяностых годах у Виталия Александровича дома – в его однокомнатной квартире на краю города. Обращали внимание в шкафу или на столе толстые папки с черновиками. Акцорин иногда раскрывал чёрный дипломат с начисто отпечатанной рукописью – это чтобы побыстрее найти аргумент в нашем разговоре.

Я ждал, когда он окончит свою работу, скажет об этом, предложит полистать эти страницы – и передо мной нарисуется марийский мир – древний, мудрый, спокойный, с мерным, ходящим по кругу цикличным временем. Я надеялся – в моих руках окажется эта книга, и она мне многое и многое объяснит.

И Акцорин её закончил.

Это была его докторская диссертация.

Но собирается ли Акцорин её публиковать и защищать? Не всё же ей лежать в дипломате.

* * *

В начале девяностых мы договорились о том, чтобы встретиться и поговорить под запись.

Меня остро интересовал вопрос о том, как Виталий Александрович воспринимает марийскую мифологию, в какую систему она выстраивается, что составляет для него интригу.

Эта встреча была задумана по сути как большое интервью, может быть, интервью-монолог, в котором вопросы редки и необязательны: человек и сам знает, что для него важно рассказать. В таком разговоре он смог бы изложить не больше не меньше – свои идеи. А уж я постараюсь сделать так, чтобы слова его были тщательно записаны.

Для кого?

Собственно для меня, как минимум. А ещё – для читателей. Каких? Да это неважно. Всё интересное рано или поздно читателей находит.

Со сложным чувством перелистываешь страницы старой записной книжки.

Прошла четверть века. Как-то незаметно это случилось. Но это время уже безнадёжно далеко. И страшно теперь подумать, скольких дорогих мне людей уже нет больше. А тогда были. И мир был (или казался) другим, и я жил в другой стране, которой тоже больше нет.

По той стране было легко и нестрашно передвигаться на попутках, что я делал.

Накануне утром я прозвонил Йошкар-Олу. И услышал знакомый голос Виталия Александровича.

За окнами был сырой июньский день: дождь начинался и кончался.