— Мужики, я не хочу конфликта, — спокойно поднимает руки, оправдываясь, пока я прикуриваю сигарету, рассматривая его. Мужик как мужик. Обычный, не отморозок, не гопник, не маньяк. Приличные часы на руке, начищенные ботинки. Немного грязное пальто, но это Белый им протер капот моей машины.

— Ты от девочки чего хотел? Ты на хрена ее так неаккуратно трогал? — холодно интересуюсь я.

— А с кем я говорю? Ты ей кто? Ты будешь за нее разговаривать?

— Да. Я, — давлю на него взглядом.

— Значит, твоя баба должна очень серьёзным людям много бабла. Она некрасиво кинула одного очень уважаемого человека и смылась. Нехорошо, — качает головой. — Я всего лишь ищейка. Мы потратили на нее много сил и денег, чтобы найти. Вернёшь за нее бабло, и претензий у нас не будет.

Мужик лезет в карман, у Белого срабатывает инстинкт, и он снова скручивает мужика.

— Да что вы такие нервные, — ухмыляется мужик. — Я сигареты хотел достать.

Указываю Белому на карман, тот действительно достаёт сигареты и зажигалку.

— Отпусти его. Иди к парням, — отсылаю Белого.

Тут у нас открылись интересные подробности про Марию. Не могу доверять эту информацию посторонним людям. Белый уходит. Мужик прикуривает сигарету.

— И ствол мне верните. У меня есть на него разрешение.

— Вернем, когда пробьем оружие, — отвечаю я. — Подробности мне, факты, доказательства того, кому, сколько и за что она должна, — глубоко затягиваюсь.

Ну бля, не верится мне, что Машенька-одуванчик кинула серьёзных дяденек на бабло.

Аферистка года, мать ее.

Что-то здесь нечисто.

Можно, конечно, прессануть мужика, но мы не в девяностых, да и мне нужно разобраться в этой цепочке.

А наша Маша не так проста.

По заднице ей сегодня обеспечено.

— Я не вправе разглашать подробности, извини... — разводит руками мужик. — Должна она четыре ляма, плюс проценты накапали – уже пять, и плюс расходы на ее поиски. Я-то уйду, но искать ее не перестанут.

— Хорошо, дай контакты тех, кому она должна, я за нее отвечу.

— Могу дать номер, записывай, — мужик вынимает телефон и диктует мне номер. Сохраняю.

Отпускаем мужика, ствол не возвращаем. Велю Белому сесть мужику на хвост и пробить его досконально. Пусть выведет нас на этих «серьёзных дяденек».

Все разъезжаются. Молча сажусь за руль, выезжаю со стоянки. Наша Маша тише воды, ниже травы. Сидит молча, сжимая подрагивающие ладони, смотрит в окно, застыла.

Меня самого потряхивает. Во-первых, реально испугался за эту дурочку. Во-вторых, а какого хрена-то она вольно гуляет, подвергая опасности моего ребенка? Опасности, о которой я никогда не знал!

Как представлю, что могло бы быть, если бы ее поймали вместе с Артемом. Мой сын и так психологически травмирован... Сука!

Стискиваю до боли в руках руль, но пока молчу. Мне бы до дома доехать нормально. Разбор полетов устроим там. И ее молчание ни хрена не добавляет мне спокойствия. Чует за собой вину лисица. Выпорю ремнем ее прелестную задницу, чтобы сидеть не смогла. Дура.

Время в дороге не успокаивает ни грамма, наоборот, еще больше накручиваю себя, приходя в ярость.

Загоняю машину во двор. Маша, не дождавшись меня, вылетает из внедорожника и быстро убегает в дом. Не сбежишь.

Артем уже давно спит в своей комнате. Няня из агентства читает в гостиной. Расплачиваюсь, сажаю ее на такси.

Долго курю на улице, дергаю верхние пуговицы на рубашке, пытаясь всё переварить.

Иду в кабинет, опрокидываю сто грамм коньяка, чтобы не трясло. Наливаю еще, разбавляя льдом. Иду наверх. Дверь в спальню не заперта, толкаю ее, прохожу внутрь.

Маша сидит в кресле, сложив руки на коленях. Не переоделась, только туфли сняла, которые валяются посреди комнаты. На меня не смотрит, резко опуская глаза в пол. Не плачет, но всхлипывает. Испугалась.

Бл*дь!

Надо как-то мягче с ней. Девочка всё-таки. Ставлю коньяк на стол рядом с ней. Вздрагивает от стука стекла по столешнице. Закрываю дверь, втягиваю воздух.

Беру стакан, протягиваю ей.

— Выпей, — велю низким тоном.

Отрицательно качает головой.

— Пей, я сказал! — повышаю голос. — Быстро, залпом! — вручаю ей бокал. Берет, но не пьет. — Машенька, не надо меня злить еще больше. Пей, я сказал, быстро!

Слушается. Глотает коньяк, задыхается от крепости, закашливается, утирает тыльной стороной ладони губы, размазывая помаду, и поднимает на меня свои красивые испуганные глаза...

Глава 22

Роберт

— Попробуй мне объяснить, какого хрена ты так бездумно подвергаешь опасности моего ребёнка?! — срывает меня. Повышаю голос. Наверное, впервые разговариваю с ней на голых эмоциях. До этого во мне было всё мертво.

Маша смотрит на меня огромными испуганными глазами и, вместо того чтобы заговорить, начинает рыдать.

Женщины…

Прикрываю глаза, втягивая воздух, слушая ее всхлипывания.

Ну что мне с ней делать, когда хочется положить поперек колен и дать по заднице, но так нельзя, иначе истерика только усугубится.

Женские слезы – вообще самое мощное оружие. Ее – особенно. Нет ничего красивого в плачущем человеке. Но ее слезы меня трогают и злят одновременно.

Грубо отбираю стакан, который она сжимает дрожащими руками. Хватаю за руки и резко поднимаю на ноги. Девочка прекращает плакать от моего выпада, испуганно зажмуривая глаза.

Дура.

Что бы женщина ни натворила, я никогда не позволю себе поднять на нее руку.

Зарываюсь пятерней в ее волосы, расплетая косу, сжимаю, дергаю, обнажая шею с пульсирующей веной. Впиваюсь губами в эту вену, целую, кусаю. Всё быстро, порывисто, со злостью и диким, ненормальным возбуждением.

Девочка замерла. Не плачет, не сопротивляется, кажется, даже не дышит, только подрагивает в моих руках.

А мне снова на