народа. Слишком строгой охраны византийских форм не допускала и разбросанность и глушь деревенской Руси. Понемногу у народа выросло свое особенное представление о красоте «Божьего храма». Все это, вместе взятое, неотразимо направляло развитие деревянного храмового зодчества совсем в другую сторону и постепенно привело его к той изумительной самобытности, в которой бесследно исчезли черты, заимствованные некогда у Византии.

В этой борьбе народного вкуса с чуждыми ему началами духовная власть оказалась в силах удержать только самое общее очертание первоначального византийского клана. Осталось центральное помещение для молящихся, алтарь и притвор. Но и они с течением времени значительно видоизменились и получили народные, чисто бытовые прибавки. Место притвора заняла обширная «трапезная», а сам он превратился в необходимую принадлежность жилищ – сени, получив вместе с их значением и их конструкцию. Наконец, как и подобало хоромам, храм приподнялся на целый этаж, получив так называемые «подклеты», а вместе с ними и базовую часть хором – крыльца с «рундуками», как назывались крытые входные площадки этих крылец. Конструктивное устройство отдельных частей храма в виде прямоугольных срубов, совершенно тождественых по рубке с обыкновенным жилищем, требовало и тождественного потолочного перекрытия по «матицам», или иначе балкам, либо «прямью», либо «в косяк». Различные высоты срубов или клетей требовали их отдельного кровельного покрытия.

«Божий храм», по народному воззрению, непременно должен быть «преукрашенным», и подобно тому, как главная красота хором сосредоточивалась на украшении их верха, так и на верхах храмов строители давали волю тому декоративному инстинкту, который на суровой глади бревенчатых стен не находил выхода. Насколько просто, скромно и как бы намеренно скупо убраны стены срубов, настолько причудливо и богато украшены кровли храма. Но походя на богатые хоромы, храм требовал и присущего ему отличия, выражавшегося в главах и крестах. Готовых форм для главы в дохристианском деревянном строительстве на Руси не было, и приходилось брать их с храмовых каменных, но уже самое устройство потолочного перекрытия и кровель деревянного храма обрекало главу на роль чисто декоративного придатка. Сохраняя присущую главам округлую форму, соответствующую каменному куполу, а также округлость его шеи или барабана, деревянная церковная глава никогда не достигала величины глав каменных церквей, хотя и получила для своего увеличения «пучину», превратившись в куполок луковичной формы, в так называемую «маковицу». Другая отличительная форма каменной церкви – «закомара», или полукруглое окончание верхов фасадных стен, нашла соответствующее применение и в деревянном зодчестве. Сохраняя округлость, она тем не менее вполне отвечала своему прямому назначению – служить кровлей деревянного сооружения. Эта форма известна под названием «бочки», так как напоминает обыкновенную бочку, часть которой срезана во всю ее длину. Бочка поставлена своей срезанной стороной на сруб, а вверху ее круглое тело получило заострение. Такое же заострение получилось и на дне ее, являющемся как бы полуарочным фронтончиком и получившим характерное название «кокошника». «Бочкой» перекрывались обыкновенно алтари и притворы, а иногда она служила и подножием для глав. Покрывается ею нередко и главный «рундук» крыльца, где обыкновенно находится икона. Насколько эта форма «бочки» или лицевой ее части, «кокошника», присуща ее церковному значению, наглядно показывают верхние окончания деревянных и металлических складней, киотов, сеней.

Как главы и их шеи, так и бочки покрывались особой деревянной чешуей, называвшейся «лемехом». Первоначально в лемехе стремились, по-видимому, воспроизводить черепицу, покрывавшую первые каменные храмы, но позже этот способ покрытия приобрел совершенно самостоятельное значение и стал решительно неотделим от деревянной церкви. Лемех стругали обыкновенно из осины, тонкими узкими дощечками, наружные концы которых вырубались в виде крестов. Надо видеть на месте, на Северной Двине, на Онеге и Мезени, древние церкви, покрытые лемехом, чтобы понять тяготение былых строителей к чешуйчатым кровлям. Такая кровля не только издали, но даже на близком расстоянии производит впечатление серебряной или посеребренной, и тот, кому случается увидать из-за седого леса стройные чешуйчатые главки северной церкви, может биться об заклад, что они крыты не деревом.

Разрастаясь в ширину через устройство приделов, сеней и крылец, деревянные храмы, как хоромы Божьи, естественно стремились еще больше ввысь, далеко оставляя позади хоромы смертных. Были храмы, достигавшие 35 сажен высоты[141], а 20-саженная высота была уже обыкновенной. Стремление украсить наилучшим образом верхние части храма привело к очень распространенному приему многоглавия, доходящему иногда до 22 глав.

Деревянное зодчество растет и развивается только в лесной стране, а таковой издревле и поныне является весь Русский Север. Обитатели этого края с малых лет знакомились с плотничьим делом. Летописные известия очень рано отмечают уже роль новгородского севера в деревянном строительстве. О блестящем развитии плотничного искусства Северной Руси говорят и Московские акты XVII века, называющие плотников, живущих по Ваге, лучшими мастерами. Важские плотники постоянно пополняли кадры царских мастеров.

Роль Русского Севера в созидании самобытных форм деревянного церковного зодчества становится особенно понятной, если бросить взгляд на церковную архитектуру Украины и Прикарпатских земель. Наиболее интересными и наиболее самобытными из них оказываются церкви самых глухих мест в Карпатских горах. Причудливо своеобразные их формы чужды тех влияний, которыми полны их более культурные соседи на западе и востоке. Самобытность их объясняется той непринужденностью и свободой, с которой чисто бытовые формы жилища призваны служить обширным декоративным замыслам храмоздательства, чуждого далекому от них контролю. И вдали от шумных городов, в глуши заброшенных деревенских уголков выросли такие поистине народные создания, как церковь в Малнове, в Сокольских горах Галиции[142]. Своеобразность и глубоко народный характер церквей Норвегии также объясняется отдаленностью их от культурных центров, всегда сглаживающих и нивелирующих самобытные черты. Несмотря на все сходство этих церквей по общим контурам и силуэту с романскими каменными церквами, они отличаются не меньшей самобытностью, нежели церкви Галиции и Прикарпатской Руси. Последние кажутся похожими скорее на норвежские, чем на северные русские, но сходство это только кажущееся. По самой конструкции они несомненно роднее церквам Северной Руси, с которыми имеют общий прием горизонтально положенных бревен, тогда как в Норвегии, Дании, Англии и Германии бревна ставились вертикально, стоймя. Только по грандиозности размаха и величию замысла они напоминают несколько храмы-великаны Северной Двины и Мезени. Таковы знаменитые церкви в Боргунде и особенно в Гиттердале[143].

XVI. Особенности деревянного церковного зодчества на Русском Севере

На Русском Севере сохранилось еще, по счастью, такое множество старинных деревянных церквей, что по ним мы можем воссоздать все приемы, бывшие в ходу в деревянном храмоздательстве в течение целого ряда веков. Правда, наиболее древние из них не заходят далее начала XVI века, а в безусловно