тот самый, полководец времен до Сопряжения — не та пуля страшна, что летит, а та, что в дуле сидит.

— То есть, пока мы не выложили эти документы на стол, они могут быть материалом для шантажа?

— Ты мне сразу понравился тем, что быстро соображаешь, — Таня улыбнулась. — Так и есть, они все теперь у нас на крючке. А когда подсекать и что именно ловить — это уж пусть мой отец с Оболенским решают.

— Погоди-погоди, — задумчиво проговорил Герман. Ему вспомнился Паскевич, каким он увидел его впервые на вечере у баронессы фон Аворакш. Надменная физиономия, взгляд хозяина жизни, скривленные в презрительной ухмылке губы. Уж кого меньше всего можно было бы заподозрить в симпатиях к делу революции — так это его. Это был аристократ до мозга костей, воплотивший в себе все худшие черты знати. И вот… поставляет оружие самой отъявленной нигилистке и ее головорезам? Но, во имя всего святого — зачем⁈

— Какая-то мысль? — переспросила Таня, поставив чашку на блюдце и откинувшись в мягком кресле.

— Да… зачем это все ему? Рисковать карьерой, жизнью… ради чего? Чтобы освободить крестьян, которые его же и делают тем, кто он есть?

— Это интересный вопрос, — кивнула Таня. — И кстати, именно этот вопрос тут же задаст и его величество, если преподнести ему все эти бумаги. Так что нам неплохо было бы знать на него ответ.

— И у тебя есть какие-то идеи?

— Кое-какие есть. Первая — это то, что Паскевича кто-то хочет подставить, а на самом деле он ни сном, ни духом. Такое вполне возможно: прямых улик против него нет, и все это можно объяснить банальным недосмотром с его стороны. А недосмотр еще как возможен: он, говорят, месяцами не бывает в расположении полка, которым якобы командует, а всю рутину свалил на старших офицеров. Вот, предположим, кто-то из них захотел на его место. Или кто-то из его многочисленных врагов — а у любого аристократа их немало — подстроил ему такую ловушку.

— Хм… не исключено, — проговорил Герман. В глубине души ему очень хотелось ухватить Паскевича за шкирку, но Таня была права — он может быть невиновен, и в это даже легче было поверить. — Но ты говорила, что есть еще какая-то идея?

— Да. Возможно, подставляют не Паскевича, а он сам хотел сфабриковать дело против кого-то другого. Но не успел подчистить концы.

— Против кого, например? — Герман почему-то почувствовал, как неприятный холодок пробежал по его спине при эти словах.

— Не знаю, — Таня пожала плечами. — И быть может, мы теперь уже никогда этого не узнаем. Важнее другое. Если мишень на самом деле Паскевич — значит, устроители всего этого перфоманса добились своего и его поставили. Если же нет, тогда они сейчас землю будут рыть, чтобы дезавуировать наши улики. Реально сейчас возможно все, что угодно. Вплоть до прямого силового противостояния.

— Даже так?

— А ты как думал? Против нас человек, который командует элитным полком. Там все офицеры — аристократы с мощным потенциалом, а все солдаты — отличные бойцы. Что будет, если завтра он поведет этот полк на штурм штаб-квартиры Корпуса?

— Ну, ты скажешь… — проговорил Герман. — Такого не может быть, это же война.

— Война… а если ему ничего больше не останется? И потом, они ведь всегда могут обвинить в измене нас самих, и по факту у них… есть некоторые основания. Так что сейчас настает решительный момент, и было неплохо, чтобы ты пока оставался в Петербурге. И желательно не слонялся по нему.

— Хорошо, — ответил Герман. — Мне только нужно сгонять в Тверь совсем ненадолго. Проведать одного нашего знакомого. Не забывай — я все еще веду расследование дела флороманта.

— Расследование закончено, — отрезала Таня. — Флоромант — это Надежда и ее боевики. Каким образом они завладели эльфийским артефактом — это, конечно, еще предстоит узнать, но в целом дело ясное.

— Есть один человек, который очень любит таскать эльфийские артефакты, — ответил Герман. — И который в последнее время подозрительно себя ведет. До того подозрительно, что меня попросили с ним объясниться.

— Кто тебя попросил? — глаза Тани подозрительно сузились.

— Ариадна Уварова, — произнес Герман. — Но это, в общем, совершенно невинная просьба, и…

— Мне это не нравится, — сказала Таня. — Давно у вас завелись какие-то дела с ней?

— Между прочим, это была часть моего задания — произвести впечатление на семью Уварова и втереться к ним в доверие.

— Как-то ты эту часть задания принял слишком близко к сердцу, — Таня побарабанила пальцами по столу. — Впрочем, это твое дело. Мы с тобой неженаты, в конце концов, и никогда не будем. Втирайся там куда хочешь.

— Да я совсем не в этом смысле, — Германа даже взорвало от возмущения. В конце концов, какое право она имеет пихать их личные отношения — и без того сложные — в служебные дела?

— Знаю я тебя, в каком у тебя все смысле, — вздохнула Таня. — Ладно, я, в конце концов, знала, с кем связывалась. Так или иначе: будь осторожен, ладно? Сдается мне, этот Ферапонтов — в самом деле тот еще тип. Не знаю уж, что там разглядела в его поведении Уварова… Кстати, у них ведь что-то было?

— Сдается мне, что да.

— Интересно, интересно… наследница такого рода и вдруг компрометирует себя подобным мезальянсом. Подозрительно все это.

«Ой, кто бы говорил,» — чуть не вырвалось у Германа, но он предпочел промолчать. А то чего доброго подполковник Ермолова сначала влепит плюху, а потом не будет компрометировать себя мезальянсом с ним еще месяц-другой.

* * *

На следующий день Герман выехал в Тверь первым же поездом, рассчитывая уже после обеда вернуться обратно. Чего там тянуть, в самом деле? Можно было бы, конечно, заодно заехать проведать своих мастеровых — Герман чувствовал себя виноватым перед ними. В сущности, это из-за него им пришлось столько всего пережить…

Однако это уж была бы слишком долгая поездка — Залесское так и осталось местом глухим и труднодоступным. В конце концов, с ними там доктор, его забота сейчас для них важнее.

За окном был солнечный, не по-осеннему теплый день. Невольно Герман вспомнил, как полгода назад он вот так же ехал в