тревогу. Он попытался мысленно взглянуть на себя со стороны и остался недоволен.

"Ну и что? — возразил он себе, — тысячи некрасивых женаты на красавицах. И живут, и дети у них. И, может, даже лучше, когда жена красивее мужа: не наскучит, не будешь на других заглядываться. И вообще…"

Что "и вообще", Аббас не знал. Он вдруг со всей отчетливостью понял, что старается во что бы то ни стало подавить растущее в душе беспокойство. Ему внезапно открылось то, на что он сознательно закрывал глаза: нет в их с Наимой отношениях искренности, какие-то они искусственные, и были такими всегда. Да и на что он может рассчитывать со своей внешностью? Ему еще нет и тридцати, а уже начал лысеть со лба. Очень умен? Сомнительно. Да хотя бы и так, — разве этого достаточно, чтобы тебя полюбила девушка? Да еще такая, как Наима. А он ее любит. И отсюда неудовлетворенность, отсюда тревога. Может, все сложилось бы по-иному, будь Наима чуточку откровеннее, ласковее. Но она предпочитает отмалчиваться. Может быть, но натуре такая? Но ему-то не легче! Молчание настораживает, рождает подозрения. Против своей воли он разжигает эти подозрения и в копне концов сам начинает в них верить. И всякий раз, провожая Наиму домой, дает себе слово, что эта их встреча последняя. А тут еще тот памятный разговор…

Был холодный ветренный вечер. Аббас дождался, когда у Наимы кончатся занятия, и они молча пошли по пустынной темнеющей улице. Аббас начал первым:

— Давно хочу спросить… Извини, если вопрос покажется глупым… — Он закурил, собираясь с мыслями. — Понимаешь… Ну, что ты нашла во мне? Такая красивая… А вокруг столько симпатичных ребят…

Аббас окончательно сбился, взглянул на нее и закончил просящим тоном:

— Ну, ты понимаешь, о чем я?

— Понимаю.

Девушка некоторое время шла молча, глядя куда-то вниз на распластанные по асфальту листья. Наконец решилась.

— Прости, Аббас. То, что я скажу, будет тебе неприятно. Но ты должен знать все… Когда мы с тобой встретились, мне было трудно. Очень. В таком состоянии людей обычно ничего не интересует. У меня получилось наоборот.

— Ты любила кого-то?

— Да! — прозвучало вызывающе резко. Наима прошла еще несколько шагов и продолжала, по-прежнему не глядя на него:

— Я сама хотела тебе рассказать. У нас могут объявиться общие знакомые. Будет хуже, если ты услышишь это от кого-то чужого…

Задолго до знакомства с Аббасом Наима встречалась с другим парнем, собиралась выйти за него замуж, но он уехал учиться в аспирантуру в Москву и там женился на другой девушке.

— Наверное, московская прописка понадобилась, а может быть просто не было другого выхода у бедняги, — закончила свой рассказ Наима, и, помолчав, усмехнулась. — Такие вот дела, товарищ Абидов…

Тщетно старался Аббас уловить в ее голосе нотки раскаяния: была в нем тоска и затаенная боль, была обида, и только раскаянья не было.

"Бедняга!.." Аббас тщетно пытался проглотить колючий клубок, подкативший к самому горлу. Что ж… Он ведь сам давно хотел впусти ясность в их отношения. Собственно, даже не в их, а в ее отношение к нему. Теперь по крайней мере все стало на свои места. "Бедняга"… О человеке, который тебе безразличен, так не говорят.

— По-моему, ты до сих пор не можешь его забыть.

Клубок, наконец, поддался, оставив после себя саднящую боль в горле, и из-за нее, наверное, голос был каким-то чужим, хриплым.

— Век бы его не видеть! — вырвалось у девушки.

Было в этом восклицании что-то такое, что заставило Аббаса заколебаться. В конце концов, чего не бывает в жизни? У нее это случилось задолго до знакомства с Аббасом. Если все ставить в вину… Коли на то пошло, и сам он не безгрешен: встречался, любил, строил планы… Так уж бывает: из-за какой-нибудь мелочи все летит кувырком… И какая вина, если человек любил?..

Шавкат хлопнул дверцей и включил зажигание. Он был чем-то расстроен, отмахнулся от Аббаса, когда тот спросил, где его приятельница, резко выжал сцепление, так, что машина рванулась с места, и некоторое время молча следил за дорогой, занятый своими мыслями.

Но постепенно он отошел, настроение опять поднялось, и, когда, миновав Бостанлык, "жигули" понеслись среди холмов, усеянных тюльпанами, он уже беззаботно напевал какую-то мелодию.

Горы были великолепны. Увенчанные белоснежными вершинами склоны густо поросли лесом, а там, где деревья расступались, открывая живописные лужайки, весело зеленела трава и искрились на солнце бесчисленные ручейки. С какой-то одержимой силой цвели заросли шиповника, джиды, боярышника. Под легким ветром покачивались алые тюльпаны. И над всем этим великолепием пронизанное золотистым сиянием солнечных лучей нежно голубело небо.

Раздвигая заросли, машина въехала на лужайку и остановилась возле усыпанных яркими цветами кустов. Шавкат вышел из кабины, широким приглашающим жестом распахнул заднюю дверцу.

— С приездом, друзья! Добро пожаловать! — и, подождав, пока Аббас с Наимой выберутся из машины, добавил с гордостью: — Ну, и как? Здорово, правда?

Аббас не мог отвести взгляда от открывающейся перед ними панорамы.

— Фантастика! Вот где поселиться бы!

— Ну, это ты зря. Привыкнешь, перестанешь замечать. Тут надо бывать изредка. Это, как праздник, попинаешь? А что это за праздник, если каждый день? Вы согласны, Наимахон?

Девушка, улыбаясь, пожала плечами.

— Возможно.

— Человек и природа, — сказал Аббас задумчиво, — понятия неразделимые. К сожалению, мы все больше и больше от нее отдаляемся. В лучшем случае выезжаем раз-другой в год на природу…

— Кончай-ка философию. Дискутировать о плюсах и минусах урбанизации можно и дома, а мы сюда отдыхать приехали. — Шавкат с воодушевлением потер ладони. — Давайте лучше решим, с чего будем начинать. Вношу предложение! — Шавкат принялся демонстративно закатывать рукава. — Ты, Аббас, займешься шашлыком, а, стало быть, разводи костер. Я приступлю к созданию комфорта с помощью одеял и брезента. Вы, Наимахон, как единственная представительница прекрасного пола, от норучений освобождаетесь.

— Нет уж, — решительно запротестовала девушка, — трудиться будем все поровну.

— Тогда, — тотчас охотно согласился Шавкат, — вот вам помидоры, редиска и прочая снедь. Скатерть-самобранка — на вашей совести. Признавайтесь, здорово я распорядился?

— Ура распорядителю! Виват!

Наима с Аббасом трижды повторили здравицу и дружно принялись за работу. Результаты себя ждать не заставили: через несколько минут все приготовления к пикнику были окончены. Шавкат откупорил бутылку коньяка и принялся разливать ее содержимое по пиалам.

— Может, без выпивки обойдемся? — предложил Аббас, отчаянно жмурясь от едкого дыма костра и не переставая тереть кулаком глаза. — Ты за рулем. Один я не стану пить…

— А, чепуха! — беззаботно отмахнулся Шавкат. — До вечера выветрится. Да и где еще пить, как не здесь?

Он