Словно ее с противоположной стороны удерживала какая-то сила — или она была заперта с другой стороны на засов.

Об этом Юлия не подумала, а, поймав себя на мысли, что это очень даже вероятно, пожелала, чтобы засов с другой стороны просто исчез. Но дверь не сдвигалась с места. Тогда, закрыв глаза, Юлия представила себе большой металлический засов и то, как он сам по себе, только под действием ее воли (ведь это был сон, не более того! Или все-таки…) медленно, но уверенно сдвигается с места и уходит в сторону, так, чтобы дверь была разблокирована.

Юлия вздрогнула, в самом деле услышав звук сдвигающегося засова — с противоположной стороны двери. Распахнув глаза, Юлия толкнула дверь, и в этот раз она наконец-то поддалась.

Она заметила все увеличивавшуюся щель под дверью и, навалившись на нее всем телом, надавила на нее. Дверь двигалась медленно и тяжело, как будто…

Как будто ей что-то препятствовало. Или с обратной стороны на нее тоже кто-то навалился.

И Юлия даже знала, кто именно. Великий Белк.

Однако она не боялась его, как раньше. Потому что если он был там, за дверью, то не хотел ее впускать в свой мир. Ибо, судя по всему, он был всемогущим и страшным, появляясь в ее мире. В мире ее сновидений. В ее персональном кошмаре.

Но не желал, чтобы Юлия попала в его мир. И женщина подумала о том, что, не исключено, открывает дверь в сновидения Великого Белка. В его персональный кошмар.

А раз так…

Юлия давила и давила на дверь, и вдруг из увеличивавшейся расщелины хлынул нестерпимо яркий свет. Юлия все равно продолжила давить, чувствуя, что ручка вдруг раскалилась, да и сама дверь сделалась нестерпимо горячей, буквально обжигающей кожу.

Юлия не сдавалась. Ей надо было попасть туда, в этот другой мир. В мир Великого Белка.

Однако дверь раскалилась до такой степени, что прислоняться к ней было невозможно. Юлия еще подумала, как дерево может раскаляться, словно железо, однако во сне могло быть все, что угодно.

Все, что угодно.

И с огромным сожалением, практически инстинктивно, выпустила из пальцев ручку, отскочив от двери, потому что не могла больше терпеть.

Дверь тотчас с легким хлопком закрылась, поток света из-под нее исчез. А вместе с этим и замочная скважина, в которой торчал ключ на зеленой тесемочке.

Юлия обернулась — над мойкой по-прежнему висели часы, стрелки которых замерли на половине седьмого. И никакого гвоздика, с которого она снимала ключ на зеленой тесемочке, там не было.

Юлия повернулась к двери — и поняла, что та тоже исчезла, и перед ней была гладкая бетонная стена. Она ринулась к ней, приложила ладони, снова вообразила, что в стене возникла дверь…

И услышала за собой знакомое сопение, а также почувствовала, что кто-то дотронулся до ее плеча.

Резко обернувшись, Юлия заметила Квазимодо, который с виноватой, какой-то хитрой улыбкой смотрел на нее исподлобья.

— Где ты был? — выпалила Юлия, а Квазимодо, окинув ее взглядом, уверенно заявил:

— Тут. А почему ты из камеры вышла?

Врет. Юлия не сомневалась, что врет. Она прекрасно знала, что Квазимодо в бункере не было — в течение, по крайней мере, двух ее последних сновидений. А затем он вдруг появился.

Только откуда? И, что важнее, где он все это время прятался?

— Потому что мне надоело там сидеть! — холодно возразила она. — Это ведь мой сон. А раз так, то я сама имею право определять, где я в нем нахожусь, не так ли?

Квазимодо на ее глазах как-то съежился и, топчась, явно не знал, что возразить.

— Ну, это… — выдавил он из себя, и Юлия вдруг поняла, что он никакой не грозный и не страшный, а жалкий и смешной.

И очень, очень напуганный. Только вот чего он боится?

Великого Белка? Или того, что она пыталась только что покинуть бункер?

— Так где ты был? — требовательно повторила она свой вопрос, и Квазимодо, видимо, не решаясь ей врать, указал своей лапой в стену и пробормотал:

— Там, там…

Юлия вздрогнула и, всмотревшись в некрасивое массивное лицо своего тюремщика, заявила:

— Ты что, умеешь вызывать дверь? Или…

Или в бункере имелся еще один выход, о котором она пока что не имела представления.

Еще одна дверь наружу.

Квазимодо вдруг засуетился, сделавшись на редкость приторным:

— Может, покушать хочешь? Я тут живо тебе приготовлю… Потому что ты давно не ела… И пить, пить тоже…

Отскочив, он кинулся к мойке, а Юлия последовала за ним и, следя за тем, как Квазимодо прыгает с места на место, словно намеренно (нет, не словно, а наверняка не без причины!) повернувшись к ней спиной с горбом, твердо сказала:

— Не уводи разговор в сторону. Тут имеется еще одна дверь?

Что-то звякнуло, Квазимодо выпустил из рук стакан, который упал в мойку, однако не разбившись. Дернувшись и повернувшись к Юлии, часто-часто моргая, ее тюремщик засопел:

— Дверь, какая такая дверь?

Понимая, что он юлит и изображает из себя дурачка, хотя на самом деле был далеко не идиотом, Юлия произнесла:

— Думаю, деревянная, темная. С круглой ручкой цвета золота.

Квазимодо затрясся, словно желе, и Юлия поняла, что попала в цель. Значит, дверь не просто имеется, причем именно та, которую она только что описала, но и Квазимодо был прекрасно в курсе, где она.

— Нету тут никакой двери… — затараторил он, а Юлия, уставившись на жерло открытого холодильника, заметила, что он под завязку забит продуктами.

— А это откуда тогда здесь берется? — спросила она и, запустив руку, извлекла палку колбасы. — Оно что, здесь само появилось?

Забрав у нее колбасу, Квазимодо запихал ее обратно в холодильник и ответил:

— Ты же сама сказала, что это здесь все сон. А во сне и не такое бывает…

Опять врет. Юлия чувствовала это каждой порой своего тела. Врет, как пить дать.

— Бывает, — согласилась Юлия, — но ведь в нашем случае это иначе. Ведь так?

Квазимодо дернулся и снова повернулся к ней широкой спиной, делая вид, что занимается хозяйством.

Постучав согнутым пальцем по его горбу, Юлия сказала:

— Так ты покажешь мне, где она располагается?

Не поворачиваясь, Квазимодо глухим, едва ли не плачущим голосом ответил:

— Нету здесь никакой двери. А даже если бы и была, то я не стал бы тебе показывать… Я не могу…

Ага, уже лучше! Теперь он не отрицал наличие двери, и Юлия, взяв великана под локоток, отвела его, не чувствуя ни малейшего сопротивления, от мойки и, поставив в угол, строго сказала: