— Иногда я просто ненавижу себя, — продолжает мамаша.

— Это я могу понять.

— Ты всегда был эгоистом!

— Я не эгоист.

— Неправда! Ты думаешь только о себе и делаешь только то, что тебе нравится. А о моем счастье ты когда-нибудь думал?

— Ты о нем думала за двоих. У меня своя жизнь, а не продолжение твоей!

— Если бы не я, у тебя вообще не было бы жизни! Я пожертвовала всем ради тебя, а где благодарность? Я, я, я — от тебя это только и слышишь!

— Врешь! Ты никогда ничего для меня не сделала, только держала при себе и коверкала мою жизнь!

— Я — твою жизнь?! Ты же мое дитя, я родила тебя, мы с тобой — одно целое. Я столько раз слушала тебя, и теперь твоя очередь меня выслушать!

Слушать ее? Я этим занимаюсь полтора месяца, уже крыша едет. Крейга не видно и не слышно. Эдди говорит, он продолжает кутить — «наверстывает потерянное время». Сволочь! Выходит, все время, что он провел со мной, — потерянное? Это еще вопрос, сколько бы он потерял, если бы не я!

Снова один, совсем один…

Почти.

— Я надеялась, что до этого не дойдет, но ты просто не оставляешь мне выбора. Извини, но если бы ты послушал меня с самого начала, все было бы иначе. Я ТВОЯ МАТЬ И ТРЕБУЮ, ЧТОБЫ ТЫ НЕМЕДЛЕННО ПРЕКРАТИЛ ЭТИ ДУРАЦКИЕ УБИЙСТВА И ЗАНЯЛСЯ ЧЕМ-ТО ДОСТОЙНЫМ!

Боже мой, никогда так не смеялся!

Я хохочу до боли в боках, до полного изнеможения, потом вспоминаю эти слова и начинаю хохотать снова.

— Ты слышал, что я сказала?

— Прекрати, ну пожалуйста, прекрати! Сколько можно… — умоляю я. По моему лицу катятся слезы.

— ЭТО ПРИКАЗ!

— О-хо-хо! А-ха-ха! Убейте меня, больше не могу!

— Я серьезно! — визжит она. — Я твоя мать, и ты будешь делать то, что я скажу!

— НЕТ! — ору я. — Я не желаю больше тебя слушать! Убирайся вон! Вали отсюда!

— Своих так называемых друзей ты слушаешь! Воров, убийц, шлюх ты слушаешь! А меня, значит, нет?! Что ты за ребенок? Мне стыдно за тебя! Ты меня позоришь!

— Ты сама себя позоришь! Да какая ты мать? Ты худшая мать на свете! Ты для меня ничто, и я рад, что ты умерла!

— Нет! Нет! Нет! — всхлипывает она. — Ты не можешь так говорить! Не можешь! Я никогда…

Ее прерывает шум у входной двери.

Я мгновенно разворачиваюсь, падаю на пол и выхватываю пистолет.

Тишина.

Лежу, затаив дыхание, и прислушиваюсь. Ничего. Только сердце гулко стучит в груди. Вот — опять! За дверью. Там определенно кто-то есть. Ни звонка, ни стука, но кто-то там стоит. Жду и слушаю. Попытаются войти? Оборачиваюсь — сзади дома ничего не слышно. Только здесь, за дверью. По бетонной дорожке шуршат шаги. Я направляю «глок» на дверь, в левый верхний угол. Глушитель на месте — как всегда, когда я дома. Нет смысла тревожить соседей, верно?

Три выстрела, быстро — левый верхний, правый нижний, снова верхний. Зачем возиться с лишними трупами: вдруг это какой-нибудь начинающий Свидетель Иеговы? Достаточно отпугнуть. Теперь быстро к окну: может, потребуется прицельный выстрел. Опять же интересно, кого там носит нелегкая.

— Не стреляй! Бриджес, мать твою, это же я! — вопит Крейг, ныряя в живую изгородь.

Я рывком открываю дверь и прикладываю палец к губам. Все-таки это Лондон. Соседи, разумеется, и не почешутся, если мой дом загорится или я начну звать на помощь, лежа связанный в спальне, но некоторые фразы все-таки привлекают внимание.

— Тихо, не ори! — машу я пистолетом. — Заходи.

— Что ты тут делаешь?

— Подслушиваю, — пожал он плечами. — Решил вот навестить тебя, а ты тут с кем-то ругаешься.

— Тебе было слышно?

— Ну да. С другого конца улицы. С кем это ты?

— Не важно.

— Похоже было на твою мамашу.

— Забудь об этом.

— Ты вроде говорил, она померла?

— Да.

— Понятно теперь, зачем тебе понадобилось так орать. Ладно, Бриджес, убери пукалку и поставь чайник. Лучше прикончим по чашечке чаю.

Мы уселись за кухонный стол, я достал кружки. Пистолет заткнул за пояс.

— Ну так и что там у тебя с твоей мамашей?

— Не стоит об этом.

— Может, расскажешь? Мне интересно.

— Спасибо за заботу.

— Ну ладно, расскажи!

— Это тебя не касается.

— Не хочешь, не надо. Только я бы на твоем месте рассказал, а то я, чего доброго, подумаю, что ты псих. Ты уж успокой меня, а?

— Я не псих.

— Ну тогда просвети меня. — Он помолчал и добавил решающий аргумент: — Ну же, Бриджес, не будь гадом, колись!

— Ладно, ладно, дай подумать.

Черт возьми! Всегда неприятно, когда говоришь сам с собой и тебя подслушивают, но когда сам с собой ругаешься… Попробуй-ка, объясни! Может, сказать, что я псих, да и дело с концом? Нет, надо объяснить — мне и самому не вредно понять.

— Просто детство у меня было дерьмовое… Мать меня ненавидела — считала, что это я мешаю ей найти мужа. Сам понимаешь, кому нужна мать-одиночка? Особенно тогда, в семидесятых. Вот она на мне все и вымещала, и чем старше мы оба становились, тем паршивее становилась моя жизнь. Врагу не пожелаешь. — Я налил в кружки кипятку и бросил туда пакетики с чаем. — Глупо, конечно, было все это терпеть — ты, наверное, думаешь, почему я не сбежал? Она здорово умела давить на психику. Доводила меня до истерики и заставляла чувствовать себя виноватым. Понимаешь, о чем я говорю?

— Ну да, более или менее.

— Я сто раз пытался уйти, но она не давала. Понимаешь, все мужики, один за другим, ее бросали, и она поклялась, что уж ее сын, ее собственная плоть и кровь, останется с ней. Не знаю даже, как толком объяснить — в общем, крыша у нее поехала. Доставала меня везде: в школе, в библиотеке, на работе. Приходила и устраивала скандал. Думала, я сбежал. Ты не поверишь — даже в тюрьму явилась и стала тащить меня домой!

Тот день даже не хочется вспоминать. Меня тогда только посадили, и вдруг говорят, что пришел посетитель. Мамаша. И сразу начала:

— Все, хватит, мне это надоело! Мы уходим.

Спятила, короче. Но я и представить себе не мог насколько.

— Мама, я в тюрьме, я не могу уйти!

— Ничего, мы сейчас посмотрим, как ты не можешь! Иди со мной, и никаких возражений! — Она стащила меня со стула. — Быстро, пошли!

— Я не могу!

— Э-э… извините, мадам, что вы делаете? — спросил мистер Эмери.

— Забираю ребенка домой!