– Самодельная сестричка, – шепчет Элли, потом вздыхает, судорожно и протяжно. – Извини…

– Не надо, – говорю я, снова медленно складывая открытку.

Мы с Элли всегда были довольны тем, что нас двое, но со временем Фредди действительно стал ей почти братом, так же как Дэвид для меня. Сейчас Дэвид тянется к коробке и находит снимок себя самого вместе с Фредди: они оба в совершенно жутких рождественских джемперах.

– Это единственный год, когда я стал бесспорным победителем, – говорит Дэвид, не в силах скрыть нотку гордости.

Не спорю: он тогда раздобыл аляповатый лимонный с лаймовым джемпер ручной вязки до колен, изукрашенный безумно яркими объемными изображениями: сани, Санта, коробки с подарками, северный олень… Джемпер был чудовищен на все сто процентов и по стилю, и по исполнению. Дэвид еще и добавил кошмара, заказав вышить на болтающихся вязаных «новогодних» шариках наши имена. Этот джемпер сразу стал рождественской легендой в нашей семье.

Потом Дэвид снова заглядывает в коробку и подает мне шарик с именем Фредди.

– Оторвал его от джемпера сегодня утром. – Дэвид прикусывает губу. – Хотел положить в эту коробку.

Я сжимаю шарик в руках и давлюсь рыданиями, мне хочется их остановить, но сил не хватает.

– Ох, милая! – бормочет мама, подходя ко мне и вставая за моей спиной, чтобы обнять за плечи, потом быстро наклоняется и целует меня в щеку. – Мы не хотели тебя расстраивать…

– Знаю, – с трудом выдыхаю я.

– Наверное, мы неправильно поступили?

– Нет. – (Даже если и так, то это из лучших побуждений.) – Ну да… может быть… Ох, я просто не знаю…

Я плачу, потому что не могу не плакать, и все молчат. Элли сжимает мою руку, по ее щекам тоже катятся слезы. Она вечно кого-то спасает, и я знаю, что сестру просто убивает ее неспособность утешить меня.

Дэвид кладет шарик в коробку и закрывает крышку.

– Может, как-нибудь в другой раз, – решает он.

Я киваю, но молчу, поскольку могу думать лишь одно: не всегда можно позволить себе такую роскошь – другого раза может и не быть, и меня изнутри обжигает гневом, который не могу выпустить наружу. Гнев в последнее время постоянно со мной, он то усиливается, то ослабевает. Прямо сейчас буквально пожирает меня, так что я как можно скорее извиняюсь перед всеми и ухожу.

Уже одиннадцать вечера, я выпила почти всю бутылку вина, посмотрела какое-то шоу по телевизору и благополучно избежала прямых трансляций новогоднего веселья. Даже Турпин решил этим вечером побыть со мной. Со времени его появления здесь несколько месяцев назад я могу по пальцам сосчитать те дни, которые он провел под моей крышей. Он появляется время от времени, чтобы поесть, когда я возвращаюсь с работы, но, судя по всему, предпочитает Агнес, которая живет через несколько домов от меня. Знаю наверняка, что она его кормит. Видела, как Агнес покупает кошачий корм в угловом магазинчике, а у нее кошки нет. И заметила, как он спит в ее доме на подоконнике. Меня это не задевает. Кот ведь не давал мне никаких обещаний, скорее, даже предостерегал. Но этим вечером он словно понимает, что мне нужен друг. Пусть даже такой встрепанный и равнодушный.

Так или иначе, я горжусь тем, как справлялась с собой сегодня. Утром проснулась с тошнотворным комком страха в животе, но закончила вечер в расслабленном и задумчивом настроении. Я даже не принимаю розовую пилюлю. Мысленно снова и снова пересматриваю последнюю пару недель. Хотя на самом деле многое мне нравится, я все же не думаю, что эмоционально справляюсь… Это слишком серьезный вызов моему хрупкому сердцу, и я неохотно признаю, что мне необходимо позаботиться о своей психике. Кроме того, канун Нового года – единственный момент, когда лучше всего принимать решения. Одно мгновение – и ты переходишь из старого года в новый… Или просто в другой день? Я поплотнее закутываюсь в халат, когда гашу лампы и направляюсь к лестнице. Просто еще один день.

Я лежала в постели минут десять, когда кто-то постучал в парадную дверь. Я не принимала снотворную пилюлю, но вино расслабило меня в достаточной мере, чтобы мне на мгновение показалось, что я каким-то образом проскользнула из мира в мир. Я включаю лампу, но комната выглядит точно так же, как в тот момент, когда я закрывала глаза. В ней нет творимого Фредди беспорядка; и полночь еще не наступила, но кто-то безусловно тарабанит в мою дверь.

Меня охватывает панический страх. Элли? Что-то случилось с малышом? Мама? Я задыхаюсь, бегу к двери, страшась открыть ее, хотя и кричу тому, кто стоит по другую сторону: «Иду, иду!» Пожалуйста, только не малыш… пожалуйста, только не моя сестра… Я почти не замечаю, что произношу это вслух. Пожалуйста, только не мама… Просто не могу потерять кого-то еще.

Дрожащими пальцами я открываю задвижку и распахиваю дверь:

– Джона?!.

Джона Джонс стоит, прислонившись к дверному косяку, держа в руке полупустую бутылку «Джека Дэниэлса» – или, точнее говоря, его вместе с бутылкой держит дверной косяк.

– Что случилось? Что-то с Элли? – запинаясь, спрашиваю я, сжимая лацканы халата.

Джона выглядит смущенным, почти несчастным, когда пытается понять мои слова. А потом до него доходит, и на его лице отражается отвращение к самому себе.

– Черт, Лидс! – Он потирает лоб ладонью. – Нет. Ничего такого. Элли и Дэвид в порядке, все вообще в порядке, я только что видел их в пабе. Господи, я… прости. Что за глупость – колотить в твою дверь вот так, да еще именно в эту ночь…

Он являет собой воплощенное несчастье на моем пороге, но теперь мое сердце слегка успокоилось, я могу говорить не задыхаясь.

– Джона, что ты вообще здесь делаешь?

Он поворачивается спиной к стене и смотрит в небо.

– Понятия не имею, черт побери! – отвечает он, и по его щеке сползает одинокая слеза.

– Входи.

Но Джона лишь качает головой и стоит, словно прирос к месту.

– Не могу, – бормочет он, на его лице отражается мучительное страдание. – Там сегодня для меня слишком много Фредди. Я пришел из-за него, да, но теперь я просто откровенный трус, я не могу войти туда, где он в каждом углу. – Джона взмахивает бутылкой в сторону двери.

– Джона, ты бывал здесь множество раз за те месяцы, что прошли после несчастья, – напоминаю я негромко и ровным тоном, потому что вижу, насколько он не в себе. – Все в порядке. Входи. Позволь мне приготовить для тебя кофе.

– Но ведь канун Нового года… – Один уголок рта Джоны приподнимается в наигрустнейшей улыбке. – Лидия, ты не можешь в канун Нового года пить кофе, это против правил!

Его язык слегка заплетается, он выпил уже достаточно для того, чтобы потерять способность отчетливо произносить слова, однако не настолько пьян и вполне понимает, что именно говорит.

– Я не могу сидеть в его доме, на его диване, с его подругой. Не сегодня. Не я.