Очень хотелось, чтобы лекция получилась простой, доходчивой. Подсев к столу, Балабанов записал: «…В чем главная трудность затяжного прыжка? В том, что нужно научиться управлять своим телом в непривычном состоянии, когда значительно уменьшается вес. Это получается при свободном падении. При этом парашютист словно погружается в воздушный океан. В лицо хлещут свирепые воздушные потоки, нужно научиться управлять ими, чтобы не быть игрушкой в руках слепых стихийных сил. Это целая наука, которую еще предстоит создать. И важна она не только для теории парашютных прыжков».

Дело в том, что состояние парашютиста во время прыжка отдаленно напоминает то, что должен испытывать человек, находящийся внутри свободно летящего космического снаряда…

Невесомость! Это удивительно. В течение миллионов лет эволюции человеческий организм приспосабливался к функционированию в условиях естественной тяжести. И вдруг вес напрочь исчезает. Тем самым «из мира прозы мы брошены в невероятность», как сказал поэт.

Много коварства, много загадок таит в себе это поразительное состояние – невесомость, и все их нам предстоит раскрыть. Ведь воздушный океан – только ступенька к иным мирам, к другим планетам, к открытому космосу. Об этом убедительно говорят работы калужского ученого Константина Эдуардовича Циолковского. Он указал нам и путь к иным мирам – это ракета, реактивный снаряд.

Пока все это – только безудержная фантазия. Но вся история человечества учит: сегодня фантазия – завтра реальность.

Впрочем, в любом случае выход человека в космос – дело далекого будущего…

Андрей в волнении поднялся из-за стола. Где и когда мелькнуло перед ним это видение – стоящая вертикально остроносая ракета? Под ней вспыхивает, вскипает море огня, и космический корабль сначала медленно, словно нехотя, а затем все быстрее устремляется ввысь, в зенит, чтобы, пронзив воздушный океан, окутывающий нашу планету, вырваться в открытый космос. Может, в память врезалась иллюстрация к детской книжке великого мечтателя Жюля Верна?..

В номер постучали. Сначала тихонько, потом настойчиво. Вошел Сергей.

Поздоровавшись, Чайкин подошел к столу, просмотрел листки, текст на которых был испещрен помарками:

– Вижу, времени ты не терял. Ого, да здесь целый трактат о затяжном прыжке.

– Просто хотел кое-что систематизировать.

– Ничего себе! – воскликнул Сергей, продолжая перекладывать страницы. – Да, вижу, тебя даже в космос занесло!

– Что делать, – улыбнулся Балабанов. – Все выше и выше – таков закон авиаторов. А за воздушным океаном начинается космос…

– Послушай, – воскликнул Чайкин, – а что, если мы издадим это отдельной брошюрой?

– Я еще не закончил…

– Так закончишь! Представляешь, какое подспорье в работе будет. Хорошо, что ты тут и истории коснулся. «Самые первые затяжные прыжки совершались вниз головой, с сомкнутыми на груди руками, ноги при этом были разведены в стороны…» – прочел вслух Сергей и спросил: – Это ты откуда взял?

– Так прыгал с «Жюкмесом» курсант, который…

– А, понятно, – перебил Сергей. – Я тогда пацаном был, отец не взял меня на аэродром. А дальше что там у тебя? «…Потом парашютисты-практики, совершающие затяжной прыжок, пришли к стилю “Валентин”. Это был новый шаг в освоении сложного спортивного упражнения. Ноги также разведены в стороны, руки идут вдоль туловища, лишь немного отходя от него. Наконец, третий стиль – “Ласточка”: ноги сомкнуты вместе, руки разведены в стороны.

Что общего у этих стилей? – продолжал с выражением читать Сергей. – Они дают возможность спортсмену падать устойчиво. Однако у них есть коренной недостаток: спортсмен не может управлять своим телом в воздухе…» Слушай, дружище, интересно. Прямо-таки академия затяжного прыжка.

Сергей продолжал читать, но вдруг поднял глаза на Балабанова и сказал:

– Послушай, что ты мне голову морочишь!

– Ты о чем? – спросил Андрей.

– Я же наблюдал твой великолепный прыжок. И не только я – все Тушино наблюдало, смею тебя заверить. Но это не был ни «Валентин», о котором ты здесь толкуешь, ни «Ласточка»… Ты прыгал иначе, как-то по-особому…

– Верно, – ответил Балабанов. – Я придумал затяжной прыжок новым стилем и для начала хотел его опробовать на себе. Это была одна из причин, отчего я так хотел поехать в Тушино на соревнования.

– Бате, небось, не сказал?

– А разве он пустил бы меня?

– Ну, хитер бобер! – расхохотался Сергей. – А где здесь описание этого нового способа прыжка? – потряс он бумагой.

– Не успел сочинить. Знаешь, как трудно с непривычки слова складывать?

– Сам не пробовал, но видел, как батя много лет над повестью мучается… Слушай, но как же ты все-таки прыгал? Я видел прыжки с парашютом, сам, слава Богу, не единожды прыгал, но такого… Ты летел горизонтально земле, так ведь?

– Да, плашмя.

– Но разве это лучше? Ведь при таком положении тела сопротивление воздуха больше.

Теперь Сергей очень походил на отца: те же кустистые сросшиеся брови, чуть впалые щеки, нос с мужественной горбинкой… Незаметно подкравшиеся ранние московские сумерки скрадывали разницу в возрасте.

– В данном случае сопротивление воздуха несущественно, – произнес Балабанов. – Я еще в Ленинграде проделал необходимые расчеты, а в Тушино проверил все на практике.

– Вот что, сегодня обедаешь у нас, – сказал решительно Сергей. – Вернее, ужинаешь, – добавил он, глянув на часы.

– Это где – у вас?

– Ну, у нас с Машей, – пояснил Сергей полуотвернувшись.

Потом, позабыв об ужине, они еще долго сидели в номере. Рассматривали с математической и физической точки зрения прыжок, примененный Балабановым, формулы, которые он включил в текст лекции. Эти формулы учитывали сопротивление воздуха при падении, аэродинамические свойства воздушного потока, особенности обтекания воздухом человеческого тела при прыжке. Обменивались терминами, которые были понятны только посвященным: разворот, кабрирование, пикирование, скольжение, торможение…

Добираясь до места, они долго тряслись в битком набитом трамвае. Конец трудового дня – рабочий люд разъезжался по домам.

– Отцу-то хоть сообщил, что женился? – спросил Балабанов.

– Нет.

– Чертушка!

– Не успел, – оправдывался Сергей. – Дел, видишь, сколько? Выпуск готовили. Потом подготовка к соревнованиям, проведение их… А честно говоря, побаивался: вдруг Маша отцу не понравится?

– Маша не может не понравиться.

– Вот вернешься в Ленинград – и расскажешь все ему, – сказал Сергей.

По мере приближения к окраине в трамвае становилось свободнее. Под конец они даже сели на освободившуюся скамью.

– Слушай, ты давеча упомянул про повесть отца, – нарушил молчание Балабанов. – Он говорил, что закончил ее и отправил тебе.