Когда автомобиль уехал, мужик открыл дверцу и выпустил Мефа, проверив глазами, не прихватил ли тот что-нибудь на память из его «Волги».

– Чеши туда, курва! И быстро, а то могут вернуться! Выйдешь на улицу и дуй себе. Спокойно иди, ни в коем случае не беги, а еще лучше поймай тачку. Рубашку, курва, сними – сойдет и футболка. Волосы тоже как-нибудь спрячь. Они тебя по рубашке, рюкзаку и волосам искать будут. Рожу-то сложнее запомнить. Все, топай, и помни дядю Ваню!

Буслаев вышел на дорогу. Рубашку он стащил с себя еще во дворе, оставшись в белой нелепой футболке, окрасившейся пятнами от совместной стирки с цветным бельем. На рюкзак наложил маскирующее заклинание, превратив его в чемодан на колесиках. Другое заклинание, которым он по неопытности злоупотребил, превратило его длинные волосы в противную плешь, похожую на бугристый апельсин, в порах которого проросла свиная щетина. Коснуться ее решился бы только врач-дерматолог, да и тот прежде надел бы стерильные перчатки. Разумеется, это была только видимость. Временный морок, не более того.

«Бред! – думал Меф, не опасаясь, что его узнают, шагая навстречу второй полицейской машине, которая мчалась со стороны Дмитровского шоссе на помощь первой. – Меня чудом не пристрелили! Еще бы рюкзак с зачеткой у них остался – совсем было бы весело. Нашли бы катар, повесили бы мародерство, хранение холодного оружия да еще небось нападение на сотрудника при исполнении».

Буслаев обошел дом, нырнул во двор и вновь оказался рядом с пожарищем. Запретную ленточку больше не переступал. Он внезапно понял, что это не имеет смысла. Живой ключ протиснулся куда-то вниз. Значит, под домом – скорее всего, уцелевший подвал. Даже если Меф найдет способ приподнять тяжелую балку, в подвал все равно не попасть. Слишком много придется разгребать.

Он беспомощно оглядывался, соображая, не позвать ли младенчика Зигю, который рад будет «подмогнуть» папуле. Правда, с ним заявится мамуля, которая, ничтоже сумняшеся, протаранит все эти завалы угнанным экскаватором, а заодно снесет несколько ближних пятиэтажек просто потому, что они помешали развернуться.

Внезапно взгляд Мефа, бродивший по сторонам в поисках хоть какой-то зацепки, споткнулся о ржавую крышу, торчавшую из кустов метрах в пятидесяти от него – вдали от запрещающих ограждений. Она была треугольной и венчала широкую низкую башенку из красного кирпича. Некоторое время Буслаев разглядывал ее издали, затем подошел. Прямо из стен росли березки. Их дрожащие от ветра вершины ложились на крышу и плакали на нее желтыми листьями.

Две ступеньки уходили вниз, на площадку. Дальше путь преграждала гнутая железная дверь, которую, судя по виду, много раз пытались сорвать ломом и поджигали, царапая поверх копоти всякие слова. Первой мыслью было, что это вход в бомбоубежище, но общая хрупкость строения и отсутствие поблизости торчащих из земли труб вентиляции заставили его усомниться в этом. Прикинув, к какому дому может относиться эта конструкция, Меф не сомневался: он нашел второй вход в подвал сгоревшего флигеля.

Он обернулся, желая убедиться, что на него никто не смотрит. Любопытных набежало немало, но все они стояли ближе к лентам. Все же Буслаев достал из рюкзака маркер и начертил на кирпичной будке отвлекающую руну, похожую на кочергу, подпертую двумя костылями. Пока ее не смоет дождь, всякому случайно взглянувшему на будку будет казаться, что он забыл в дверях ключи, и тот помчится домой со всех ног, даже если живет во Владивостоке и не был там уже лет шесть.

Обезопасив себя от внезапных сюрпризов, Меф неспешно занялся железной дверью. Последнее время ему очень не хватало магической практики. Дважды он ошибался, превратив дверь вначале в платиновую, а затем в сплетенную из живых змей. Лишь в третий раз более-менее повезло: она стала шоколадной. Меф слегка озадачился, потому что ему хотелось всего лишь открыть ее, но от добра добра не ищут. Вскоре он уже спускался по темной узкой лестнице, облизывая выпачканный шоколадом кулак.

Синели влажные стены. Свет пробивался только сверху, а потом и вовсе пропал. Буслаев настроился на ночное зрение и увидел длинный коридор с низкими деревянными дверями. Заглянув за одну, он обнаружил кладовку с обвалившимися полками. Ага, все ясно: когда-то, еще до сноса первого флигеля и надстройки дома, каждая квартира имела свой закуток в общем подвале.

Меф постоял в кладовке, толкая ботинком капустную кадушку. Она давно была съедена плесенью, которая высохла от времени. Внутри шевелились только темные нити.

«И что я тут ищу?» – спросил себя Буслаев, сдувая с воротника сороконожку.

Что-то неуловимо шевельнулось во мраке. Меф насторожился. Осторожно, чтобы не спугнуть, потянул с плеча лямку рюкзака. В следующий миг тусклая серость стен смазалась и кто-то прыгнул на него из тьмы. Он увидел приблизившуюся серую тень и успел выхватить из открытой горловины рюкзака катар.

Схватка была краткой. Буслаев не успел нанести ни одного удара. Сверкнули бронзой узкие пластины. Кисть онемела от удара. Выбитый из рук катар со звоном отлетел куда-то. Прежде чем нападавший атаковал повторно, обезоруженный Мефодий рванулся вперед, надеясь схватиться со своим противником врукопашную. Руки его провалились во что-то влажное, скользко-холодное, похожее на затхлый сгусток тумана. Призрак? Но как ни бесплотен был враг, его оружие было более чем реальным. Следующий удар мазнул Мефа по плечу. Лишь чудом он пришелся древком, а не пластинами. Не дожидаясь третьего удара, Буслаев отскочил и метнулся по слизанным ступеням вверх. Споткнулся, упал на руки и снова побежал. За спиной что-то скрежетало, ухало, хохотало. Уже выскакивая наружу, Меф услышал снизу далекие, умиротворяющие звуки флейты.

Десять минут спустя он сидел на бровке у подземного перехода и собирался с мыслями, соображая, что делать дальше. Проходившие мимо люди бросали на него пугливые взгляды. Меф поначалу решил, что это из-за грязной одежды, но после сообразил, что все дело в маскирующей магии. Он так и не избавился от апельсиновой плеши.

«Ну и плевать!» – подумал угрюмо.

Указательный палец обожгло запоздалой болью. Небольшой лоскут кожи ниже костяшки и до первого сустава был содран, но кость не раздроблена. Удар пришелся вскользь. Меф с трудом сдержал желание зализать рану.

«По ходу, шрам останется. Неплохо зацепило. Это когда у меня катар выбили!» – определил он.

Буслаеву не верилось, что катара больше нет. До сих пор только Арею удавалось выбить у него клинок.

Рюкзак лежал на коленях, непривычно легкий, обмякший, как рюкзачок Мамзелькиной. Меф заглянул в него. Листы, исписанные почерком Арея, смялись, частично раскисли и были забрызганы синим. Меф ощутил запоздалое раскаяние. Возможно, стоило оставить их Эссиорху. Буслаев расправил их, взял верхний и без всяких мыслей скользнул по строчкам. Он читал, почти не понимая смысла, просто чтобы занять взгляд, как вдруг в глаза прыгнули слова:

– На дубовое древко… бронзовые перья-пластины… способностью… выбивать артефактные мечи…

Мы существуем в безмерно малом фокусе бытия. Вот я вижу человека – просто случайного на улице, он уходит, и я понимаю, что мы никогда больше не встретимся. И я ничего не буду знать о его судьбе, а он о моей. И не то чтобы мне хотелось его догнать, но на душе становится тоскливо.