Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они ели, а Добряк лежал рядом, гипнотизировал их взглядом и левой лапой тер нос.
– Птичьи кости трубчатые! Ему нельзя! – сказал Корнелий.
– Ах, нельзя? Лови! – вскинулась Варвара, и недоеденная треть индейки полетела в распахнутый собачий рот. Щелкнули челюсти, и все исчезло. Угольно-черная собака осталась такой же тощей.
Корнелий вздохнул и уже не в первый раз пообещал себе, что в следующий раз будет говорить все наоборот. Дочь Арея и есть дочь Арея. На слово «нельзя» у нее всегда обратная реакция.
Теперь Варвара искала, обо что вытереть жирные руки. Связной незаметно наблюдал за ней. Варвара пострадала немного, после чего использовала в качестве салфетки свою болтавшуюся на спинке стула майку. На сегодня хозяйственное настроение уже отработано, и можно спокойно свинячить.
Достав из кармана картонные очки, она водрузила их на нос.
– Ну как, призраков видишь? – полюбопытствовал Корнелий.
Варвара ответила, что нет, но после, посмотрев по углам, различила две-три выцветшие, быстро скользнувшие куда-то тени.
– А-а, это какие-то старые! Может, лет тридцать назад тут бродили. Свежий призрак сквозь очки покажется материальным. Чем дальше во времени, тем размытее. Совсем древние будут как дым, – объяснил он. – Ты в переход иди!
Варвара вышла туда и, чтобы ее не сбили с ног, остановилась напротив большой афиши на деревянном подрамнике. Мир окрашивался в зелено-красный цвет. Она смотрела на плотную толпу, двигавшуюся навстречу, и не замечала ничего особенного. Какие-то серые тени мелькали, но рассмотреть их за множеством людей было нереально.
Она отметила удивительно старомодную бабульку с нагруженными сумками, бормочущую, что вот у нее рыба размораживается, и что не помнит, выключила ли газ. Старушка смотрела под ноги, не замечала афиши и вот-вот должна была налететь на Варвару. Гражданка Гормост хотела отодвинуться, но не успела – бабулька прошла сквозь нее. Дочь Арея ощутила затхлый липкий холод, точно ее лица коснулась разложившаяся медуза. Сердце от ужаса пропустило один удар и, наверстывая, забилось бестолково и не в ритм.
Варвара сделала несколько шагов и, толкаемая уже абсолютно материальными людьми, прижалась спиной к афише. Вскинула голову, и вновь красно-зеленые очки сухим жаром опалили ей глаза.
Молодая пара ругалась, размахивая руками. Лица перекошенные, ненавидящие. Она блондинка с темными корнями волос, в короткой юбке, красных туфлях и сетчатых чулках. Он одет, как мелкий бандит середины девяностых: в турецкую кожанку и белые кроссовки.
Гормост смотрела на этих орущих друг на друга, толкающихся, разгоряченных людей, бывших некогда единым целым. Их давно отзвучавшие слова растворились в пустоте еще несколько десятилетий назад, но Варваре хватало и жестов, и красных лиц, и искривленных взаимным презрением ртов. Их обоих окутала мглистым облаком, схватила и трясла одна ненависть, теперь такая же материальная, как и любовь, соединившая некогда их тела.
Варваре с ее внутренне развитым, но совершенно неосознанным чувством справедливости досадно было, что она не может разобраться, кто из двоих виноват в этой ссоре и ненависти – выходило, оба. Ее чуткое сердце металось как маятник, но никак не могло принять ничью сторону.
Мужчина схватил блондинку. Та вырвалась, оттолкнула его и пошла. Он догнал ее и схватил за руку. Она опять вырвалась, закричала что-то, ударила его по лицу и побежала прямо на отпрянувшую Варвару. На первых ступенях лестницы, поднимавшейся к кинотеатру «Художественный», блондинка сломала каблук, подхватила слетевшую туфлю и дальше бежала босиком. Он несколько секунд стоял неподвижно, потом сунул руку в плотный непрозрачный пакет, который был у него в руке, догнал ее и вскинул пакет на уровень ее спины. Варвара услышала грохот, повторившийся два или три раза. Женщина упала. Он перевел пакет на свою голову. Снова грохот.
Забыв снять очки, ни о чем не помня, Варвара шарахнулась за железную дверь, где ее ждал Корнелий.
– Там… Там… Там! – задыхаясь, крикнула она.
– Навязчивое состояние! Видать, мрака бабулька не заслужила. Ну, а свет? Какой там свет, когда у нее рыба размораживается? – спокойно заметил связной, когда Варвара вывалила на него весь клубок бессвязных слов. – Ну, а про этих двух даже не знаю, что сказать. Видно, все и правда здесь произошло, раз они одно и то же вечно повторяют… Ну, хватит! Снимай очки! Довольно с тебя на сегодня впечатлений!
Он потянулся, чтобы снять их со странно застывшей, уставившейся в стену Варвары. Но в этот момент гражданка Гормост вдруг прыгнула на него, толкнула руками в грудь и сбила на пол. Тот удивленно всхлипнул. Запоздало упавший табурет жалобно дрыгнул ножкой. С плаката гражданской обороны брызнули укрывающиеся от атомного взрыва человечки в зеленых касках. Раскачивая тени, заметалась на шнуре лампа.
– Может, слезешь? Или хотя бы вытащи из-под меня флейту! Спину колет! – осторожно попросил Корнелий.
Варвара схватила с пола упавшие бумажные очки и торопливо поднесла их к глазам. На ее руке, у локтя, наливался кровью свежий порез, похожий на алую черту.
– Там стоял призрак! Только что! И смотрел на меня! – взвизгнула она.
– Ерунда! – недоверчиво отозвался Корнелий. – Зачем ты ему сдалась? Большинство призраков интересуется только тем, на чем их зациклило.
– Ты не понимаешь! Он смотрел на меня сквозь нож и… БРОСИЛ ЕГО! В меня!
– Да пусть хоть сто раз бросает! Если он призрак, то и нож у него призрачный!
Дочь Арея молча взяла его за плечи и развернула к столу. Там стояло блюдо с мятыми грушами, купленными сегодня на ступеньках перехода у дачного дедка. В одной из них торчал тупой десертный нож и, звякая от наслаждения, с усилием пилил ее. По лезвию, на котором сохранились еще следы крови, смывая ее, тек сладкий сок.
Корнелий схватился за флейту, собираясь расплавить нож атакующей маголодией, но обнаружил, что та погнулась. Лежать на флейтах малополезно для их звучания.
Обо всем позабыв, нож увлеченно кромсал грушу. Связной света, вымучивший некогда зачет по психологии артефактного мышления, прикинул, сколько у них в запасе времени. Груш в блюде не меньше десятка, на каждую уйдет не меньше минуты.
– Идем! Быстро! – схватив Варвару за рукав, он выволок ее из перехода. За ними, жалобно поскуливая, хромала на трех ногах огромная угольная собака.
Не стара, не дурна, не глупа, жизнерадостна, не бедна, здорова. Откликнись, муж, друг, не богатый, не знатный, лишь молодой, статный, музыкальный!
Брачная газета. Август 1917 года.
На второй неделе сентября Евгеша Мошкин расстался со своей девушкой. Изменой тут и не пахло. Никого другого он себе не нашел, а просто ощутил, что с него хватит. Приехали. Конечная станция. Правда, Катя об этом пока не знала. Как все мягкие люди, боящиеся истерик и ненавидящие выяснять отношения, Евгеша ничего не стал говорить напрямую, надеясь, что она догадается сама. Он держал телефон выключенным, а при личных встречах либо бормотал что-то невнятное, либо хитроумно вилял, прилагая усилия, чтобы только не остаться с ней наедине. Катя, возможно, о чем-то догадывалась, но окончательных слов разрыва пока произнесено не было.