образом, забыть её сложно. Как день собственного рождения.

– Ошибаетесь, ибо я говорил о времени разработки, а не выпуска.

– Значит, наган всё-таки наш – советский?

– Да… 1933 года. С клеймом в виде устремлённой вверх оперённой стрелки, вписанной в пятиконечную звезду, что набита как раз посередине между барабаном и боковой крышкой.

– Модернизированный?

– Так точно. С усечённой мушкой и полукруглой прорезью прицела.

– Знаю… Какие-то особые приметы у твоего нагана имеются?

– Буква «Я», нацарапанная на рукояти. Таким он мне достался в наследство.

– Прекрасно! Это будет ещё одно подтверждение правдивости наших с тобою показаний.

– Объяснитесь, пожалуйста.

– Моё имя Ярослав. Скажу, что «волыну» мне подарил товарищ Цанава – и точка!

– Сам Лаврентий Второй?

– Ну да… Дибинский знает, что я собирался муштровать белорусских чекистов в деле самозащиты без оружия, так что убедить его, надеюсь, будет несложно. Поощрять оружием в нашей стране не возбраняется, особенно когда речь заходит о благодарности за спортивно-воспитательную работу среди сотрудников НКВД-НКГБ.

– Будем верить, что прокатит… Ничего иного нам не остаётся!

– Согласен… Ну всё… Давай спать. Утро вечера мудренее.

– Покойной ночи, товарищ…

– Профессор! – подсказал Ярослав.

4

Утром оказалось, что основательно побеседовать с нашим главным героем жаждет ещё один персонаж. «Старый друг», тёзка и почти однофамилец – в «прошлой жизни».

В дальнюю комнатушку он прибыл один, без сопровождения, но в форме – видимо, чтобы подчеркнуть официальность и особую важность своего визита.

– Ну, как спалось? – вежливо поинтересовался, едва переступив порог.

– Твоими молитвами, – буркнул Плечов.

А Чепцов и вовсе не ответил ничего, только застонал – не столько от боли, сколько от накрывшей его ненависти.

– Давайте по одному ко мне! Сначала ты, тёзка!

– Слушаюсь! – издевательски козырнул Яра, приложив ладонь к непокрытой голове, и строевым шагом последовал за успевшим развернуться недругом.

* * *

– Ну что? Может, объединим, наконец, наши усилия для достижения общей цели? – устало обронил Дибинский, оказавшись наедине со своим, как говорят философы, антагонистом. (Фриц с Германом по приказу штурмбаннфюрера вышли во двор и теперь курили на крыльце – их было хорошо видно и слышно через раскрытое окно.)

Почему устало?

Зная принципиальный норов бывшего сослуживца, штурмбаннфюрер и сам не слишком верил в успех своей затеи…

– Чего вдруг? – в очередной раз показал зубы Ярослав, тем самым подтверждая наихудшие опасения собеседника.

– А того, что иного выбора у тебя попросту не осталось, – начал «психическую атаку» тот. – Красная армия бежит. Не сегодня завтра наши доблестные войска овладеют Минском. К концу лета падёт Москва – и всё, аллес капут. Большевизм будет побеждён и не возродится больше никогда.

– Слышь, тёзка, где тебя научили так брехать? – с издевкой посмотрел на него профессор. – Неужто в «Аненербе»? Нет, не верю, всё же какая-никакая, но по уставу – вполне научная организация… Или псевдонаучная, как утверждают некоторые наши товарищи?

– Псевдо не псевдо?! Какая разница? – нагло ухмыльнулся военизированный исследователь наследия предков. – Главное, чтобы деньги платили… Знаешь, какой у меня оклад?

– Деньги меня заботят мало, – совершенно искренне сознался Ярослав. – Мы, советские, отдаём предпочтение иным – нематериальным – ценностям…

– Ну да… Как же… «Дружба-фройндшафт», «Все люди братья», «Сам погибай, а товарища выручай»… Звучит забавно! Особенно, если учесть, кто пропагандирует такие взгляды на жизнь…

– И кто же?

– Главные враги Третьего рейха.

– Перечисли.

– Жиды и коммунисты, что зачастую одно и то же. – Дибинский поднялся с табуретки и ногой задвинул её под стол, таким образом намекая, что их дискуссия подходит к концу.

– Утомил ты меня… – проделал то же самое Плечов. – Да, кстати, как тебя сейчас зовут: Вячеслав, Вацлав или всё же Марек?

– Называй, как хочешь. Главное – конечный результат!

– Каким ты его видишь?

– Взаимопонимание… Консенсус…

– Этого я тебе гарантировать не могу.

– И золотые апостолы в германской казне… Что скажешь?

– Хрен ты их получишь!

– В таком случае, я сегодня же прикажу повесить всех твоих друзей, включая священника и краеведа, – пригрозил штурмбаннфюрер, красноречиво изобразив жестами петлю, которая, по его задумке, должна будет затянуться на шее каждого из искателей сокровищ.

– Но они ведь ни в чём не виноваты! – возмутился Яра.

– Их проблемы. Меня такие мелочи не колышут, – равнодушно пояснил бывший сослуживец. – Жду твоё решение до обеда. А пока – свободен.

– Есть! – вернулся к прежней – издевательской – тактике агент.

– Пришли вместо себя блондина… Кстати, что это за тип?

– Мой коллега по спорту. Мы трое – я, он и товарищ Лежава – прибыли в Несвиж для того, чтобы по заданию партии основать здесь детскую специализированную спортшколу – по различным видам единоборств: бокс, борьба, самбо.

– Детки, школа… Ты про это кому-нибудь другому расскажи.

– Зуб даю…

– А оружие у него откуда? – задал вполне ожидаемый вопрос Пчоловский-Дибинский.

– Я подарил… Ты что же не видел инициалы на рукояти?

– Какие ещё инициалы?

– «Я», что несомненно означает Ярослав.

– Правда? Как-то не заметил… Да я и не приглядывался… Сейчас ещё раз осмотрю. Не дай боже, там ничего нет…

– Есть, – заверил учёный.

5

Основательно избитый русский пленник, пошатываясь, пробрался в переднюю комнатушку и застыл в дверном проёме, созерцая спину одного из своих обидчиков – причём, как выяснилось, самого главного.

– Вы кадровый военный? – поигрывая «трофейным» револьвером, штурмбаннфюрер поднялся со своего места – как раз напротив единственного окна, за которым выгуливались его подчинённые, – и повернул голову.

– Никак нет. Гражданский. Просто, как и большинство советских людей, очень дисциплинированный. От природы или от Бога…

– В этом нет ничего плохого, – наставительно произнёс Дибинский.

– Я тоже так думаю…

– Многие (не самые худшие!) представители германской расы тоже выработали в себе умение беспрекословно подчиняться вождям… Присаживайтесь…

– Спасибо.

– И, будьте добры, посоветуйте, как правильно к вам обращаться? – фашист достал из-под стола табуретку, загнанную туда предыдущим допрашиваемым, и, пристально глядя в глаза пленника, предложил её очередному гостю.

– Лучше всего по имени. Просто Саня… – слабо улыбнулся тот.

– А по отчеству?

– Петрович.

– Как самочувствие, Александр Петрович?

– Ничего. Но, не скрою, могло быть и лучше. Если коротко охарактеризовать моё нынешнее состояние.

– А если более подробно, так сказать – развёрнутым образом?

– Голова болит, как после перепою. Не шевельнуться.

– Употребляешь?

Переходя на «ты», Дибинский снял с ремня почти полную флягу и взболтал её. В общении с русскими следует вести себя как можно проще, естественнее, считал он. В таких случаях они быстро проникаются доверием и могут под шумок выболтать своему визави всё, что им известно. В правоте такого вывода он убедился ещё во время проживания в Стране Советов.

– Нет. Я спортсмен… – пояснил Чепцов. – Но