— Нет никакой морали по принуждению, — возразил я. — Если тебя обязывают быть моральным, и ты поступаешь в соответствии с тем, что тебе предписывают, ты не морален. Ты поступаешь хорошо не в силу морали, а в силу принуждения. Мораль свободна. Мораль — это ограничения, которые берет на себя человек, имеющий свободу выбора в своих действиях. Причем берет добровольно, без принуждения. Возможно, делает он это, подражая каким-то образцам или будучи научен другими. Но подражание образцам и следование наставлениям учителя не есть принуждение.

— Попробуй уговори людей быть нравственными только в одном этом отношении — в отношении между мужем и женой, — сказал Антипод, — А ведь они поженились по любви, обещали друг другу хранить верность. Что может удержать их от измены? Только одно: страх разоблачения, осуждения, наказания! Только это, и ничто другое. Причем заметь, как все происходит. Жена изменяет мужу. Он в отместку изменяет ей с чужой женой. И ты, проповедник морали, сам советуешь это как способ преодоления горя. Таким путем образуется океан измен. Попробуй останови этот ураган нравственными заклинаниями! Ты просто не знаешь того, как фактически утверждалась в обществе мораль: путем жесточайших расправ с теми, кто нарушал правила морали. В основе

морали лежит не свободное решение человека быть хорошим, а насилие, наказание, кровь, кровь, кровь! Мораль без страха наказания за отступление от нее — ничего не значащая пустышка. Только страх наказания, причем в конечном итоге физического, делает из отвратной твари, именуемой человеком, существо нравственное. Основу самого утонченного изобретения людей, то есть морали, образует самое грубое насилие. Введи закон, по которому неверных супругов следует подвергать позорному наказанию, сразу как миленькие станут. Со временем идеология научится держать их в узде. Разумеется, идеология, подкрепленная средствами наказания. Только вот проблема: стоит ли овчинка выделки? Оправданы ли жестокие меры поддержания морали самими выгодами морального поведения? А может быть, всеобщая безнравственность лучше, чем нравственность ценой страха наказания? Возьми этого обманутого мужа! Он теперь познает прелести распутной жизни. Повторяю и настаиваю: идеологии предстоит утверждать в обществе нравственность, а не религии. Религия же обречена иметь дело лишь с самими фактами безнравственности.

Этот человек исповедует принцип непротивления злу насилием. Ребятишки залезли в его сад за яблоками. Он выстрелил в них из ружья дробью. Одному выбил глаза, троих слегка ранил. Его судят, а он не может понять, за что. За него вступился коллектив, поскольку он образцовый работник, ударник коммунистического труда, и ему дали всего два года тюрьмы, причем условно.

А этот вот — «сопротивленец», то есть настаивает на том, что надо сопротивляться насилию, давать сдачи. На него напал пьяный хулиган. Хулиган был вдвое слабее его, но избил его. — Что же вы не сопротивлялись? — спросил я. — Я хотел, — сказал он, — да не получилось. Хочу нанести удар, а он выходит какой-то ватный.

Из ран врагов должна б потечь

Кровавая река.

Но занести не в силах меч

Бессильная рука.

Меня пригласили на дачу к знаменитому писателю посмотреть его жену и постараться что-то сделать для нее. У нее обнаружили опухоль. Природа опухоли пока не ясна. Она боится, что рак. Я с первого же взгляда вижу, что ее опасения более чем обоснованны — она обречена. И я уже ничем не могу помочь: слишком поздно ко мне обратились. Я мог бы облегчить ее физические и духовные страдания своим присутствием и беседами. Но ее хотят отправить в Москву в Кремлевскую больницу. Формально это выглядит как проявление заботы. А фактически это есть стремление избавиться от неизбежных хлопот и от зрелища медленного умирания. Люди откупаются от заботы о ближнем. А между тем именно в этот период жена писателя должна была бы быть окружена заботой, вниманием и любовью в кругу самых близких людей. В наше время черствость по отношению — к ближнему и эгоизм принимают порою самые изощренные формы, внешне безупречные, а по существу — омерзительные.

Сам писатель — алкоголик и бабник. Но он талантливый писатель, так что упомянутые пороки считаются извинительными. Он щедр. Любит хорошую компанию. Любит быть «душой общества». Кое-что в этой роли идет от него самого, но в большей мере это плата гостей за гостеприимство. На даче (как и в городской квартире) писателя всегда полно народу. Это наша интеллектуальная творческая элита. Жрут. Пьют. Спят кто и с кем попало. Идет своего рода соревнование на пошлость, цинизм, грязь.

У писателя есть сын и дочь. Сын — журналист. Готовит статью, разоблачающую «целителей». Сам хорошо осведомлен о традициях целительства в дореволюционной России, о том, что природа этого явления пока неизвестна, что фактов более чем достаточно, чтобы отнестись к этому явлению серьезно. Короче говоря, он «на этом деле — собаку съел», но у него задание, сейчас кампания такая начинается, и он обязан разоблачать. Он был уже женат. Развелся. Платит алименты. Разумеется, пьет. Мы с ним проговорили до поздней ночи, осушив несколько бутылок вина и выкурив пару пачек сигарет.

— А в общем, — сказал он, — живем мы, старик, так, что лучше об этом и не думать. Живем, и все тут! Раз родились, значит, должны жить по общим нормам человеческого свинства. Ах, какие статьи я мог бы писать об этом! Я же знаю всю закулисную жизнь, всю кухню, всю подноготную этого города. Все те разоблачительные книги, какие появились в последние годы, наивные детские сказочки про Бабу Ягу и Кощея Бессмертного в сравнении с тем, что я мог бы рассказать.

Дочь писателя работает в краеведческом музее. Была замужем. Пьет. Курит. Детей иметь не хочет. Иногда «балуется» наркотиками — сама призналась.

— Ты думаешь, я безнравственная? — сказала она мне, — Ты не знаешь нашей реальной жизни. Познакомился бы с чадами Сусликова, Горбаня, Корытова и прочих наших вождей, ты бы счел меня воплощенной невинностью. Вот возьми мать! Она всю жизнь посвятила отцу. А он?.. Ты сам видишь, что он такое. А каков итог ее праведности?

Писатель пишет книгу, в которой хочет обосновать духовное превосходство России над Западом. Обо мне он слышал. Интересуется моей «системой». Если я напишу для его личного пользования кое-что, он заплатит. Поскольку в городе началась новая разоблачительная кампания под видом борьбы с тунеядцами, писатель на это время может предоставить мне лежанку в сарае и питание. Я, конечно, сразу же согласился,

Мы с писателем отметили начало моей дачной жизни тем, что осушили бутылочку коньяку, потом бутылку не помню чего, штук десять бутылок пива. До сарая я дополз сам, но вползти в него уже не смог. А сам писатель после этого пошел к соседу по даче и там добавил еще столько, потом полстолько и еще четверть столько. На другой день он мне сказал, что я еще слабак по части выпивки, но что способности у меня есть.

Отоспался я на славу. Позавтракал по-царски, разумеется, с водочкой. Потом писатель отвел меня в свой кабинет, усадил за письменный стол, дал бумагу и ручку.