– Дурень! – с трудом просипел сибиряк. – То наши! Крещеные!

Тысяча тюркополов[57], не переставая поливать стрелами сгрудившуюся у валов пехоту противника, вылетела и развернулась в линию перед рядами дейлемитов.

За строем пелтастов показались силуэты провансальских кнехтов. Бежавшие обозники, собранные чьей-то крепкой рукой, шли обратно в горнило схватки. Кто был этот командир, русичи также узнали без труда. Из-за спин спешащих слуг до них донеслись знакомые рубленые фразы на великом и могучем, перемежаемые французскими и итальянскими ругательствами. Сам же грозный рыцарь Тимо в сопровождении собственного отряда появился следом.

Теперь счет шел уже на секунды. Успеют ли мусульмане смять четверку друзей или византийцы первыми достигнут маленького островка сопротивления?

Костя повернулся к врагам. Их первичный энтузиазм уже прошел, теперь воины, смуглые лица которых заросли щетиной до самых глаз, напряженно следили за все прибывающими силами христиан.

Внезапно яростная схватка вылилась на гребень защитных валов где-то слева. Это остатки крестьянского ополчения Петра Пустынника опрокинули вылетевших на них конников и ударили в бок растянутому отряду легкой пехоты неприятеля. Тут же в рядах неприятеля противно завизжали какие-то не то свистки, не то дудки. Враг играл отступление.

Противник отходил грамотно, быстро, прикрывая фланги и забирая по возможности раненых и убитых. Только перед так и не взятой телегой русичей, на которой стоял страшный «Адам», осталась громоздиться гора изрубленных тел.

– Где же их кавалерия? – удивленно воскликнул Сомохов.

Ученый смотрелся очень воинственно без своих очков. Перемазанный в крови, в кольчуге и шлеме, со щитом и револьвером, он больше походил на тюркских кочевников, чем некоторые из них.

Яркое солнце, легкая дымка от подожженных кем-то кустов и какой-то новый терпкий аромат. Костю передернуло: пахло кровью и внутренностями. Рядом застонал и бренчащей кучей осел Захар. Кровопотеря сказалась – бывший красноармеец упал в обморок.

Улугбек Карлович тут же превратился в медика. Из недр его сумок вынырнул пакет с корпией и бинтами, чистые тряпки и аптечка, сбереженная Костей.

Послышался перестук копыт, и над русичами, занятыми раненым товарищем, склонился знакомый силуэт.

– Вы як, хлопцы?

Костя обернулся. Подъесаул, не слезая с коня, взглянул на рану молодого красноармейца, за которым старался присматривать на правах старшего.

– Мы – ничего, но Антонио убили, а Захара здорово ранило.

Казак спрыгнул с Орлика. Улугбек в это время вытянул из плеча сибиряка стрелу с граненым бронебойным наконечником. Сомохов зажал края раны рукой, тут же промокнул ее пучком корпии и стал накладывать бинт.

– Погодь, дружэ! – Горовой рявкнул через плечо. – Лекарюгу сюда! Швыдко!

Пока археолог бинтовал рану, парочка норманнов из отряда рыцаря приволокла к месту событий патлатого мужичонку. Тот даже не пробовал возмущаться, только грустно смотрел на раненого из-под тонкого суконного покрывала.

– Лечи, зараза! – рявкнул рыцарь.

Медик осмотрел наложенную повязку, пощупал руку раненого, осмотрел веки, покосился на обломок стрелы, вынутый из Пригодько, и на неплохом греческом уверенно заявил:

– Жить будет!

Казак зарычал:

– Лечи, каму кажу!

Медик, не понимающий незнакомого варварского языка, пожал плечами.

Улугбек ткнул пальцем в плечо:

– Может, стоит перетянуть жгут?

Медик заинтересованно повернулся к разговаривающему на «цивилизованном» языке варвару и включился в диспут.

Костя спросил у рыкающего рыцаря:

– Ты где врача взял, Тимофей?

Тот указал на командующего тюркополами Тансадиса:

– Георгий дал. Казав, шо, можа быть, хто паранены.

Малышев кивнул. Его руки, намахавшие мечом, болели и просили отдыха, щипали многочисленные порезы, и кровоточили неглубокие раны. Хотелось присесть и отдохнуть.

– А ты як? Не паранены? – Горовой настороженно присматривался к одежде товарища, видимо, отыскивая следы ударов, которые тот сам не заметил.

Малышев отрицательно помотал головой.

…Авангард румийского войска был отбит, но отступление его мог назвать бегством только ярый оптимист или глупец. Под прикрытием тюркской кавалерии, связавшей рыцарскую конницу графа Тулузского, пехота грамотно отошла за холмы, шипастыми кустами отгородившись от воинов Боэмунда и Готфрида. Через пару минут поле боя покинула и кавалерия сельджуков.

Потери крестоносцев оказались ужасными. Центр провансальцев был почти полностью уничтожен, крестьянское войско сократилось вдвое. Около десяти тысяч убитых и почти пятнадцать тысяч серьезно раненных – такова была плата за получасовой бой. По словам провансальских рыцарей, враг тоже потерял немало храбрых воинов, в основном кавалеристов, но имел возможность забрать с собой в долину как раненых, так и убитых.

Такие уроки надо было запоминать быстро. Пока наемники-тюрки испытывали на крепость броню южнофранцузской пехоты, основные силы Кылыч-Арслана заняли небольшую долину, прилегающую к крепости.

Наутро предстоял новый бой.

Пока Сомохов и греческий лекарь колдовали над телом раненого сибиряка, впавшего в бессознательное состояние, пока Марко и Костя чистили оружие и заряжали пушку, на землю Никеи пришли сумерки.

Весь вечер отряды кнехтов и обозников собирали раненых и убитых, своих и чужих, очищая лагерь Христова воинства от тысяч тел. Трупы мусульман, которые не успели вынести соплеменники, сложили в большую кучу на краю города и подожгли, при этом дым от костров летел на притихших защитников Никеи. Для мертвых христиан было вырыто несколько братских могил. С десяток ям выкопали про запас. Для тех, кто не выйдет из завтрашнего боя.

По лагерю разносились звуки заупокойных молитв, кое-где пели даже настоящие хоры, видимо провожая в царствие небесное представителя какого-нибудь знатного рода.

Состояние Пригодько, несмотря на большую кровопотерю, сильного беспокойства не вызывало. Стрелу извлекли полностью, поражены оказались только мышцы. Кости и сухожилия не задеты. Края раны приглашенный эскулап довольно ловко сложил и аккуратно зашил. Жары в ближайшие пару недель не предвиделось, как и проливных дождей, поэтому бывшему красноармейцу не грозила главная опасность, возникающая при получении ран такого рода, – сепсис, то есть заражение крови. Опытный греческий медик при помощи археолога, разбирающегося, как оказалось, во многом, аккуратно промыл рану кипяченой водой и вином. Костя долго пререкался с лекарем, прежде чем тот разрешил всыпать в рану порошок стрептоцида. Он долго после этого цокал языком и что-то втолковывал Улугбеку на смеси греческого и латыни, но Малышев не понимал ни слова.