Но он убил, и он тоже. Предал свою клятву.

Имеет ли право полицейский становиться человеком при исполнении своих обязанностей?

Франк решился.

За несколько минут он выложил все, до последнего запылившегося слова, слишком долго пролежавшего внутри его. В изнеможении, без сил, как после марафона, он встал и подошел к бару, чтобы налить себе выпивки.

– Я не убийца убийц и не поборник справедливости. Я не несу никакого послания. Это даже не месть или гнев. Впрочем, нет, иногда немного. Но главным образом всякий раз это стечение обстоятельств. Возможность дойти до конца, раздавить паразита, чтобы он не нашел себе новую жертву, в которую мог бы вцепиться. Я сделал свой выбор и не жалею. После всего этого я прекрасно пойму… если мое предложение руки и сердца покажется менее привлекательным.

Две тонкие руки обвились вокруг него. Люси прижалась щекой к его спине:

– Думаю, вообще-то, я полюблю его, этого маленького рыжего пса. И он будет хорошо смотреться на нашей свадебной фотографии, рядом с мальчиками.

Франк повернулся, и они долгое время стояли обнявшись и не говоря ни слова. Только нежные взгляды и слезы вперемешку с заговорщицкими улыбками. Они узнали друг друга в боли и смерти, как другие знакомятся в беззаботной легкости. И те черные дни, которые они сейчас переживали, только разжигали любовь, выстроенную на изнанке счастья. Он признался ей в том, в чем нельзя признаваться, и, однако, в эту ночь она любила его, как никогда.

Когда дети были уложены, а собака заперта на кухне, они затерялись в простынях, сплетаясь распаленными телами до полного изнеможения. Его исповедь стала чем-то вроде освобождения, лучом в ночи, который, конечно, совсем не умалял его вины – та висела в глубине их сознания, словно паутина, – но действовал как обезболивающее. В свете ночника Люси пыталась перевести дух, а Франк все-таки допивал свой стаканчик виски, сидя сгорбившись прямо на ковре. Он слушал жалобный скулеж молодой собаки, которой придется приспособиться к новой жизни.

– Нужно дать ему имя, этому псу.

– Янус… Назовем его Янус.

Ответ слетел с губ Люси как нечто совершенно очевидное. Янус, римский бог начала и конца. Двуликое существо, один лик которого обращен в прошлое, другой – в будущее.

Шарко согласился:

– Янус – это неплохо. Да, мне нравится.

Он просидел так довольно долго, не шевелясь и глядя, как лед тает в стакане. Люси накинула ночную сорочку и подошла посидеть рядом. Взяла стакан у него из рук и поднесла к губам:

– Спасибо, любовь моя… за доверие.

– Тебе будет трудно примириться с тем, что ты теперь знаешь. А в случае развода у тебя будет куча аргументов против меня.

– Ты тоже в долгу не останешься.

Они обменялись улыбками. Люси отпила еще глоток.

– Пока что нам просто не везло. Потерянная гильза, присутствие той женщины, история с порохом… Но дальше все должно наладиться. Я буду сильнее, обещаю.

– Я знаю, Люси. И еще две вещи, которые тебе следует добавить к списку. Первое: Николя знает, что убийца Рамиреса открыл дверь своим ключом, но это не приводит к каким-то особым выводам в его умозаключениях. И второе, куда более серьезное: звонок твоего мобильника. Мейер его слышала.

– О господи!

– Но она его не узнала и даже не может вспомнить мелодию. Разумеется, это можно занести в графу удач на нашем личном счету. Если ты сменишь звонок, на это обратят внимание. Поэтому с сегодняшнего дня ты поставишь телефон на вибрацию.

Он погладил ее лицо:

– Самое тяжелое уже позади. Осталось только держаться прежнего курса. Тринадцать человек пролили слезы страданий в те пробирки, и мы не можем мешать Николя и остальным продвигаться в расследовании. Значит, следует встать на их сторону и постараться понять, кто был тот тип. Чем глубже мы уйдем в историю Рамиреса, тем больше отдалимся от нашей. Николя и Маньен собираются допрашивать Мейер всю ночь, и завтра мы будем знать больше. Я уйду пораньше, а ты присоединишься ко мне, когда ее отпустят, около одиннадцати. В конце концов, завтра суббота.

Они допили стакан на пару, потом легли и выключили свет. Было почти два часа.

– Франк…

– Мм…

– Ту музыку, она ведь рано или поздно ее вспомнит.

Франк скривился в темноте. Конечно, ему это тоже приходило в голову. Но на сей раз он еще не придумал, как отразить удар, и надеялся, что утро вечера мудренее.

Когда Франк столкнулся с Николя ранним утром у кофемашины, у того был такой вид, будто он вылез из окопа на переднем крае. Рубашка раздрызганная, волосы грязные и круги под глазами такие, что Аль Пачино в «Бессоннице» побелел бы от стыда. Он сорвал обертку с капсулы, сунул ее в машину и бросил монетку в щель.

– Мейер в своей камере, пусть немного поспит. Маньен выжал ее досуха. Он законченный козел, но следует признать, что, когда надо довести кого-то до ручки, он просто супер.

По его тону Шарко догадался, что буря между двумя мужчинами все-таки разразилась.

– Сейчас нам больше ничего из нее не вытянуть, и нет никакого смысла продлевать срок задержания больше чем на двадцать четыре часа. Слова девчонки согласуются с теми данными, которыми мы располагаем. Нам удалось связаться с типом, который подобрал ее на обочине дороги в ту пресловутую ночь, и он подтвердил ее версию. В ночь на двадцать первое она была одета кое-как и выскочила из леса в явной панике, а нога и запястье были в крови. Она не захотела, чтобы он вызвал полицию, и только попросила отвезти ее домой. Масса деталей заставляет нас признать, что она говорит правду и Рамиреса убила не она.

– Значит, возвращаемся к нашей PéBaCaSi. Есть что-нибудь новенькое о ней?

– Нет. Мейер ни черта не знает. Только тот звонок по мобильнику, из которого она не способна напеть ни одной ноты своим нежным красивым голоском. Конечно, она обязательно вспомнит, я ей дал свою визитку и попросил позвонить, когда мелодия всплывет в голове. Это вопрос времени.

– А обыск?

– Ничего сногсшибательного. Обычная молоденькая дуреха с мозгами набекрень, полностью порвавшая с родителями, которая зависает на сатанинских сайтах, слушает Мэрилина Мэнсона[33], забивает шкафы доверху странными шмотками и собирает медицинские книги, в основном по вскрытиям и расчленениям. Испытывает слабость к кровавым штучкам, чего и не скрывает. Но это не делает ее преступницей.

Николя вытащил пачку сигарет. Пустая. Смял ее и бросил в корзину, как в баскетболе.