Цветков молча слушал.

— Все ясно, — сказал он наконец. — Встретим. Еще раз поздравляю с успехом. Что?.. Ну, нас еще рано.

Он повесил трубку и, не снимая с нее руки, задумался.

В это время в комнату неловко заглянул Васька.

— Заходи, — сказал ему Цветков, не снимая руки с трубки.

Когда парень приблизился, он кивнул ему на стул.

— Садись. Вот какое дело, Василий, — Цветков откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на Ваську. — Сначала про портсигар из музея. Слышал эту историю?

— Слышал.

— Его, считай, мы уже нашли.

— На Люду дело повесили? — враждебно спросил Васька. — Она его не брала.

— А кто его взял, по-твоему?

— Да хоть бы я!

— Брось. Она созналась. И даже сказала, зачем взяла.

На Васькином лице отразилось замешательство. Он хотел взять на себя вину: спасая Люду, он готов был на что угодно. Но решительно не мог понять, зачем ей нужен был этот портсигар. И то, что Цветков знает это, убедило его больше, чем что-либо другое, что Люда действительно созналась. И он растерянно пробормотал:

— Зачем же… взяла?

— Он нужен был не ей, — спокойно пояснил Цветков. — Ей велел это сделать один… В общем его сейчас привезут, и ты сам услышишь. А пока нам надо поговорить о другом…

В этот момент снова зазвонил телефон. Цветков досадливо взял трубку, и до него донесся взволнованный голос Откаленко:

— Федор Кузьмич! Починский уехал!

— Куда?

— С театром. На гастроли. В Австрию!

— Что?! Когда ушел поезд?

— Час назад.

— Немедленно на вокзал! И сразу телеграмму по линии! — жестко приказал Цветков. — Пусть ссадят на ближайшей станции.

Он положил трубку и посмотрел на Ваську.

— Видал? Вот наша работа какая. Ну ничего, далеко он не уйдет.

— Кто такой? — угрюмо спросил Васька.

Цветков посмотрел на встревоженного парня. Он понимал, что Васька сейчас думал совсем не о том, поймают или не поймают того человека. Он думал о Люде, и боялся, и не хотел верить в то, что она его обманула. Надо было его убедить в этом, надо было, чтобы он не мучился, не тосковал по этой дрянной девчонке, чтобы он был свободен и открыт душой для других, настоящих, хороших людей, которые еще встретятся на его пути. И еще надо было, чтобы Васька был готов к новым испытаниям. Он уже сделал первый очень важный шаг в сторону от своей прошлой жизни. Теперь надо заставить его сделать еще один шаг.

— Кто ж это такой? — снова спросил Васька.

— Артист один, Владиком зовут, — небрежно ответил Цветков. — Не слыхал?

— Артист, говорите?

По напряженному тону, каким переспросил Васька, Цветков догадался, что всколыхнулись в душе у парня какие-то воспоминания или подозрения.

— А что? Ты, брат, для нее стал мелковат. Шика нет в тебе, лоска, да и денег тоже. Олег и тот был поинтереснее. Она ведь и с ним встречалась тайком от тебя.

Цветков ожидал, что Васька сейчас взорвется, закричит, не поверит, и уже пожалел, что упомянул про Олега. Но Васька, опустив голову, молчал и только поспешно прижал рукой задергавшуюся щеку.

— …Ну, а потом появился этот артист, — продолжал Цветков. — С ним загуляла. Но и тебя и дружка твоего за нос водила.

— Был один такой дружок, да сплыл, — процедил сквозь зубы Васька. — Уж он получит, гад буду.

— Не стоит пачкаться, — Цветков презрительно махнул рукой, потом со значением повторил: — Не стоит, Вася. Тут большое дело надвигается. Виталий-то наш заболел там, в Снежинске.

— Ну да? — встрепенулся Васька, и Цветков почувствовал, что ему удалось увести его от мыслей о Люде.

— Заболел, — досадливо повторил он. — И Косого взять не успел. Тот теперь здесь, в Москве. Брать его должны мы. И вот тут, Василий, к тебе сначала один вопрос, а потом… Но сначала вопрос. Виталий, когда в сознание пришел, рассказал…

— Без сознания был! — вырвалось у Васьки, и он подозрительно спросил: — Может, загибаете насчет болезни? Может, его Косой…

— Нет, — покачал головой Цветков. — Все точно. И у Косого нет никаких подозрений. Так вот, Виталий рассказал, что Косой хвастал перед ним какой-то штукой, которую ты ему дал. Что за штука, а?

— Дело прошлое, — с неохотой буркнул Васька.

— Дело-то, может, и прошлое, но обернуться может настоящим. Все зависит от того, что за штука. Косой зря-то хвастать не будет, как полагаешь?

И Васька с неожиданной растерянностью ответил:

— Да… обернуться может… если он на свободе…

В этот вечер столько навалилось на него неожиданного, столько ударов вытерпела его душа, что у Васьки уже не осталось ни желания, ни сил что-то скрывать. И только одна мысль заставляла его еще колебаться. Из-за этой «штуки» могла пострадать мать, ни в чем не виноватая, ни о чем не знающая. Потому он в тот раз ничего и не рассказал Виталию.

— Что же ты ему дал, Вася? — повторил свой вопрос Цветков.

— Я ему много чего дал. Думал, отвяжется, — через силу ответил Васька.

Цветков кивнул головой.

— Знаю. И этим он перед Лосевым хвастался.

Цветков совсем недавно прочел срочное спецсообщение из Снежинска, где подробнейшим образом излагалось все, что рассказал Лосев, придя в сознание.

— А дал я ему… — с трудом преодолевая последние колебания, наконец, сказал Васька. — Дал пистолет. Маленький, с перламутровой рукояткой. Его отец с фронта привез. Мать испугалась, все просила, чтоб сдал. А он… он уже чувствовал, что его арестовать могут… — губы у Васьки задрожали. — Говорил, застрелится. А мать тайком взяла и спрятала, так, что сама потом забыла куда. Потом, когда отца… в общем пришли за ним, то и при обыске не нашли. А мать и думать забыла про этот пистолет. А то бы сдала. Это точно, сдала бы, — тревожно повторил Васька. — А я потом его нашел и ничего ей не сказал. Боялся напоминать. И потом память все-таки… — Васька на секунду умолк и с неожиданным ожесточением продолжал: — Вот однажды ночью, в колонии, я, дурак, трепанул об этом Косому. А он мне житья потом не давал. Чтоб отдал ему, значит, этот пистолет. Знаете, как грозил? Ну, я в конце концов его у матери и стащил. Гад я последний…

— Значит, пистолет сейчас у него?

— Ага.

— А патронов сколько?

— Одна обойма была. Но я ее… — Васька слабо усмехнулся. — В общем выбросил. Нету у него патронов. Если… если, конечно, раздобыть не успел, как собирался. А уж он что задумает, то сделает.

Цветков почувствовал: Васька напуган известием, что Косой на свободе и что он в Москве. И власть свою над ним Косой, конечно, использует. Этого допустить было нельзя ни в коем случае! Следовало сказать Ваське что-то такое, задеть такие струны в нем, чтобы прошел страх перед Косым, чтобы появилась ненависть, чтобы Васька стал верным помощником Цветкова в предстоящей борьбе. Это нужно было не только и даже не столько Цветкову, сколько самому Ваське, чтобы он вздохнул свободно, чтобы почувствовал себя человеком. Но что же ему рассказать о Косом? Что могло особенно сильно задеть сейчас Ваську?