– Бумагу и чернила! – требую я.

У меня пылают кончики пальцев.

Черт ты лысый, Реиган Уилберг!

Едва Элизабет ставит на стол писчие принадлежности, я уже там – пишу от души:

«Ваше величество, император Эсмара!

Не могу знать, какие отчеты о состоянии Рьена вы изучали, но позвольте указать вам, что ваши земли бесхозны, а ваши люди, живущие здесь, предоставлены сами себе и своим проблемам. В Рьене нет ни школы, ни лекарей, ни работы. Тяжелый труд на болотах и рудниках отнимает у жителей здоровье, а война, развязанная вами, искалечила многих мужчин, и они не в силах позаботиться ни о себе, ни о своих семьях. Именно это вы увидели в ваших отчетах?»

А затем я немного успокаиваюсь и дописываю следующее:

«Что касается ваших притязаний, я выражаю надежду, что мы детально обсудим с вами все вопросы и придем к компромиссу».

А, если нет, я просто сбегу.

«С уважением,

принцесса-консорт, Антуанетта-Аннабель, урожденная Корсо».

Послание получилось таким большим, что пришлось исписать бумагу с двух сторон. Прости Эсэмэска, ноша будет тяжелой.

Я убираю письмо в сундучок с деньгами и велю принести голубку.

Сажусь за туалетный столик, вновь позволяя окрепшей после отравления Элизабет заняться волосами. У меня есть дела в деревне – пришло время забрать свой лекарский инструмент. Я не собираюсь развлекать мэтра Финча. Хочет он или нет, я буду жить так, будто его здесь нет.

Но, пожалуй, сей лорд собрался следовать за мной всюду. Кроме того, что он опрашивал слуг (с немым Эмином у него вышел прокол, честное слово!) и интересовался всеми подряд, он еще хотел моего внимания. А я хотела от него отделаться.

– Это Асинья, – когда приходит травница, интерес мэтра Финча разгорается, как лесной пожар. – Она очень много знает о травах, – и передаю ее мэтру, а он с удовольствием ее опрашивает.

С превосходством и высокомерием ученого перед деревенской самоучкой. Впрочем, эта самоучка знает уже куда больше, чем мэтр. За пять дней я рассказала ей о вирусах и способах лечения инфекций, о вреде ядов, которые она кладет в настойки и бесполезности в них же змеиной крови, куриного помета и золы петрушки. О том, что кровопускание – это бред. А для лечения мигреней, есть куда более действенное средство, чем сверление черепушки.

– Эмин, – приказываю слуге. – Вели седлать мою Молнию. Со мной поедет Софи и капитан Эрт.

Я собираюсь отвязаться от Финча, но он вовремя ловит меня почти на пороге. Изучает все, что я делаю. Знаю, что утром он говорил с Ройсами и капитаном. Его внимательный взгляд не отрывается от меня ни на секунду.

Он с изумлением узнает, что я поеду не в карете, а верхом. И ему приходится тоже пересесть на коня, что он делает с недовольством, но делает. А потом его взгляд загорается восхищением, потому что он смотрит, как я скачу верхом, как меня встречает господин Брин, как приветлив кузнец, разворачивающий сверток с готовым инструментом. Я вижу, что мэтр рассматривает скальпель и ампутационный нож. Когда Тео демонстрирует наточку лезвия, разрезая лоскуты свиной кожи, Финч и вовсе сглатывает и недоуменно смотрит на меня, недоверчиво, но горячо, будто ему открывается сейчас нечто сакральное.

Я долго обсуждаю с кузнецом все нюансы, понимая, что скальпель недостаточно тонок. Обушок широк, но приходится закрыть на это глаза, потому что Тео работал на пределе своих возможностей, и даже несмотря на то, что он изготавливал такие инструменты впервые, он превзошел мои ожидания. Я всерьез думала, что будет хуже. Работу я приняла, и Тео получил обещанные оставшиеся две с половиной тысячи саваев. А Финч снова был ошеломлен – где это видано, чтобы обычному деревенскому кузнецу за ножи платили столько, сколько стоят боевые мечи. А ведь я понимала, что для моего инструмента Тео использовал высокоуглеродистую сталь из самой лучшей руды.

А, когда Финч захотел заказать у Тео скальпель и для себя, я запретила кузнецу это делать, потому что вся монополия на изделия с этого момента была у меня. И в голове сразу возникла идея о том, что в Рьене можно наладить целое производство медицинского инструмента, а мэтр Финч мог бы рассказывать о нем в лекарской школе, где готовили медиков на всю страну.

– Я изготовлю и подарю вам скальпель, – говорю я, – если вы покажите его в университете.

Финч, разумеется, соглашается. Но сроки я выставляю иные и обговариваю все с Тео и беру его на работу, обязуясь платить ему с каждого заказа определенную сумму.

А дальше нас ждет сыр. И я хочу прорычать, как Рокфор: «Сыр-р-р!»

Сыроварня в Рьене – это всего лишь часть дома, выделенная для созревания сыров и небольшой стол. А сыры варят на улице женщины по рецептам, которые им достались от бабушек. И мне не нравится ни подход, ни энтузиазм сыроваров. Во-первых, видов сыров должно быть больше, а козы, которых гоняют по деревне мальчонки, должны питаться только лучшим кормом. За молоко нужно платить жителям, покупая разное сырье. Будет конкуренция, и вскоре мы поймем, у кого сырье лучше. Рецептуру надо обновить. По-хорошему отправить кого-то в столицу, денег на закупку образцов готова выделить.

Финч молчаливо следует за мной, когда я осматриваю место под пасеку. Рьен всегда славился своим медом. Я в этом деле мало, что смыслю, но готова всячески способствовать господину Кросман, который раньше держал здесь пчел. У него обожженное лицо – пытался спасти от огня свое хозяйство. Говорят, поджег кто-то из его соседней, потому что Кросман жил зажиточно.

Обедаем мы в деревне у семьи Обрейнов, которые делают у меня ремонт. Знакомлюсь с супругой Августа, полной краснощекой женщиной, которая благодарит за то, что я взяла к себе Эмина, и теперь у него есть возможность жениться, ведь он может зарабатывать, хоть и немой. А Асинье теперь, напротив, не нужно торопиться с браком, и она может дальше помогать местным. Прислуживает нам Олья, жена старшего сына Августа. Она тяжелая, на последних месяцах, и у нее отекают ноги и болит спина. Это пятый ее ребенок, остальные у нее все мальчишки, они помогают отцу. Раньше работали на пасеке, а теперь пришлось отдать их на болота. Олья же много шьет, а также занимается хозяйством, в том числе на продажу.

Я погружаюсь в их быт, внимательно слушаю рассказы об их жизни и не брезгаю сидеть с ними за одним столом. А ведь сначала