Высыпав весь до последней крупинки безвкусный порошок в рот, Ева запила его водой из фляги. Бросив пробирку на землю, раздавила ее берцем и проговорила, быть может, чуть громче, чем нужно:

– Я пойду до конца. Неважно, до победного или смертного, но до конца.

Ване Колоскову, нареченному Гансом Брехером, не давал покоя вопрос, почему для выполнения миссии штурмбаннфюрер выбрал именно их. Штефан считался лучшим среди мастеров заплечных дел и, несмотря на щуплый вид и небольшой рост, внушал своим жертвам, пожалуй, еще больший ужас, нежели предыдущий главный мучитель Пушкинской Байль, или, как часто его звали, Топор. Ваня прекрасно помнил одноглазого громилу, ибо попал под пресс его кулаков в тот злополучный день, когда ушел с Баррикадной из-за нелепого убийства товарища. Подозрительные наци пытались выяснить, не шпион ли Колосков, и ныне покойный Топор почти сутки методично избивал перебежчика.

Штефан был другим. Лицо палача с глубоко посаженными глазами, чуть припухлыми щеками и маленьким ртом внушало не то чтобы страх, – скорее омерзение. Особенно явственно чувство гадливости проявлялось у Вани, когда Штефан, пытаясь понравиться собеседнику, улыбался. Это как если бы увидеть улыбку ожившего мертвеца, во взгляде которого читалась неизмеримая зависть к живым и плохо скрываемое желание убивать.

Недоумкам вроде толстяка Генриха Штефан почему-то казался чуть ли не героем, но офицеры Четвертого Рейха относились к палачу с явным пренебрежением, даже с презрением. Наверное, не случайно недоростку-извергу дали фамилию Поппель, что в переводе с немецкого означало «тупица». И вот этому щуплому садисту с гигантским комплексом неполноценности доверили должность главного истязателя Пушкинской.

А теперь по непонятным причинам Брут выбрал для выполнения ответственной миссии Ваню и Штефана.

Впрочем, Ваня был рад, что покинул пределы Четвертого Рейха – впервые за полгода. Вооруженный, как и остальные, АКСУ и пистолетом Ярыгина, с почти пустым рюкзаком, он мчался по перегону в сторону Цветного Бульвара. Впереди маячила спина малорослого лысоватого Штефана, сзади то и дело слышались грозные окрики Брута, подгоняющего обоих. Периодически у Вани возникала мысль, что теперь-то он может удрать из Рейха на другую станцию. Главное – выбрать удачный момент, когда внимание штурмбаннфюрера отвлечется на какую-нибудь опасность, и скрыться во тьме туннеля или в удачно подвернувшемся полуразрушенном здании на поверхности. Однако в следующий момент парень вспоминал об Оле, и желание сбежать тут же испарялось. Куда она без него? Беззащитная, милая девушка среди безжалостного зверья…

Монотонно бегущий, погруженный в горькие размышления о своей невесте, Ваня не сразу заметил, что перегон закончился, и он мчится вдоль заброшенной станции. Парень притормозил, осветив платформу. Цветной Бульвар был необитаем, и лишь крысы длиною с человеческую руку сновали в смердящих кучах мусора. Что здесь могло привлечь этих отвратительных грызунов?

– Не останавливаться! – послышался сзади рык Брута. – Времени нет, бегом! Бегом, я сказал!!!

Ваня прибавил ходу. Минуту спустя группа вновь погрузилась во мглу туннеля. На станции было столь же темно и холодно, и особой разницы в ощущениях Ваня не почувствовал. Все так же жутковато и инфернально. Впрочем, для него, как и для большинства обитателей метро, тревожное ожидание давно стало привычкой.

– Стоять! – крикнул Брут.

Ваня и Штефан остановились, повернулись к командиру.

– Сюда! – штурмбаннфюрер ткнул пальцем в узкий проход, который Колосков даже не заметил.

Теперь первым шел Брут, за ним по узкому, беспрестанно петляющему проходу следовал Ваня, а замыкающим был Штефан. Вскоре они уперлись в стальную дверь, которую удалось открыть не без труда. За дверью оказался тупик с прикрепленной к стене лестницей, ведущей в узкий лаз. Штурмбаннфюрер повернулся, осветил фонарем товарищей и сказал:

– Лезем наверх, надевайте намордники. По поверхности пройдем чуть больше двухсот метров, но зевать никому не рекомендую.

Облачившись в противогаз, Ваня испытал странное чувство нереальности происходящего. Он далеко не в первый раз выходил на поверхность, и хоть не мог считать себя матерым сталкером, тем не менее новичком тоже не был. Но сейчас, когда обзор сузился до двух стеклянных окошек, а звуки стали глухими и далекими, он вдруг увидел себя как будто со стороны. Будто лезет по лестнице вслед за штурмбаннфюрером Брутом не парень с Баррикадной, а кто-то другой, яростно жаждущий заменить прежнего Ваню Колоскова. Такое странное чувство впервые возникло во время бегства в Рейх и теперь посещало его все чаще и чаще.

Брут неожиданно перестал подниматься, и Ваня чуть не ударился головой о ботинок штурмбаннфюрера. Послышался металлический скрежет, что-то гулко ухнуло. Парень поднял голову, увидел блеклый круг и понял, что Брут вывел команду на поверхность известным лишь одному ему путем. Полминуты спустя Ваня оказался посреди улицы и, держа автомат наизготовку, тревожно озирался по сторонам. Стояла темная безлунная ночь. Несмотря на декабрь, снега не было, но холод практически сразу пробрал до костей. Справа, всего в нескольких метрах от выхода, возвышался пятиэтажный, неплохо сохранившийся дом из кирпича. Как ни странно, почти все окна были целы, и стекла в разболтавшихся рамах позвякивали на ледяном ветру. На стене висела разбитая таблица. Ваня попытался ее прочесть, но разобрать надпись так и не смог.

«2-й… иловский», – прошептал он про себя.

Слева стояла трансформаторная будка, рядом – трехэтажная коробка, а за ними вздымался красивый дом, напрочь лишенный окон.

– Не зевать! – рявкнул Брут, закрывая люк. – Ты сейчас смотришь на одно большое логово крысанов.

Парень хотел спросить, кто такие крысаны, но осекся, поскольку штурмбаннфюрер знаком указал направление движения – в сторону высотки, похожей на гигантский цилиндр. Ваня и Штефан молча последовали за Брутом вдоль звенящего стеклами кирпичного дома. Казалось, здание живое и предупреждает нежданных гостей о незримой опасности, притаившейся в зловещей ночи. Неожиданно в поле зрения попало нечто темное и пугающе бесформенное. Сердце болезненно екнуло; встрепенувшись, Ваня вскинул автомат, прицелился и только потом сообразил, что перед ним всего лишь полусгнивший остов микроавтобуса. Облегченно выдохнув, парень ощутил, что ему не хватает воздуха, а руки сотрясает мелкая дрожь. Невероятным усилием воли он заставил себя оторвать окаменевший палец от спускового крючка и пойти за Брутом.

Между тем они миновали кирпичный дом, и справа от сталкеров открылась улица. Слева их защищала четырехэтажная коробка, а до цилиндрической высотки оставалось каких-то метров пятьдесят-семьдесят. По крайней мере, так показалось Ване. Он уже собрался двинуться вперед, как штурмбаннфюрер поднял вверх сжатый кулак. Парень мгновенно замер, хоть и не понял причину внезапной остановки. Он всмотрелся в темноту и увидел три тени, – и это были отнюдь не ветхие каркасы. У теней имелись четыре лапы, и они бесшумно крались.