– Поедем!

– Женька! А я буду иногда сваливаться тебе как снег на голову! У твоего Фархада, допустим, концерт или спектакль в Брюсселе, а я возьму и прилечу!

– Это будет прекрасно!

– А Мирон?

– А что Мирон? Мирон с нами не ездит. Да и я не всегда езжу с Фариком. Так что можешь запросто промахнуться со своим сюрпризом!

– Женька, я такой счастливый сейчас…

– И я! Костя, а расскажи мне хоть что-то о своем отце…

– Что тебе рассказать? Он у меня из породы мамонтов.

– То есть?

– Ну, теперь таких уже не делают. Джентльмен до мозга костей! Любимец и любитель женщин. Но при этом крупный ученый, был раньше гениальным хирургом, но в Афгане схлопотал осколок в плечо, не смог оперировать, но не спился, как многие, а защитил докторскую диссертацию на основе своего полевого опыта, теперь преподает и консультирует. Его нередко приглашают за границу на консультации. А при этом он так любит жизнь…

– Как человек, часто имевший дело со смертью, да?

– Именно! Между прочим, он первый обратил на тебя внимание в том ресторане… И сказал, если б не его свадьба, он бы сам за этой дамой приударил. Да, кстати, а кто был тот мужик?

– Мой бывший муж.

– И он явно хотел тебя вернуть…

– Но я уже этого не хотела. К тому же у него двое детей. А жена твоего отца?

– Ой, Жень, в субботу сама увидишь. Одно скажу – они неплохая пара. И с обоими всегда есть о чем поговорить. Все. Иди ко мне, невеста!

– Костя, а давай полетим в Лас-Вегас и там поженимся, а?

– Это зачем? – как-то недобро прищурился Костя. – Мне брак понарошку не нужен.

– А что, тебе нужен штамп в паспорте?

– Мне – нет. Мне нужна ты. Я просто думал…

– Что женщине этот штамп жизненно необходим? Да ерунда это все! И со штампом тебя могут послать, и вообще… Ненавижу узы! Но особенно родственные… Они так легко рвутся, а там даже и штампа нет. Все, Костя, мы просто любим друг друга и будем вместе, пока нам обоим это в радость, идет?

– Господи, Женька, знаешь, Пафнутию надо поставить памятник при жизни, ведь если бы не он…

– И, как я сегодня узнала, не твой папа…

– Ага! Такой памятник – папа сидит в кресле и держит на руках Пафнутия!

Как хорошо мне было, как легко, весело, как радостно…

И действительно в субботу мы поехали на дачу. Его отец и мачеха оказались очаровательными людьми, прекрасно меня приняли. Анна Михайловна, в высшей степени интеллигентная и даже изысканная дама, была к тому же превосходной кулинаркой. Да вдобавок оба знали и любили музыку, так что нам было о чем поговорить.

Я рассказала о планах Мирона, о том, что из этого получилось…

– Вы сказали Мунтяну? – переспросила Анна Михайловна. – Я однажды его слышала в небольшой партии в Михайловском театре. Голос упоительный, но что-то не задалось у него.

– Он совершенно не может участвовать в конкурсах. Нервы сдают. Но я надеюсь, его все-таки оценят.

– А вот о Соловьевой я никогда даже не слышала. Как интересно… Вот бы попасть на этот спектакль…

– А что? Поехали! – вдруг страшно воодушевился Костя. – Это реально, Жень?

– Попасть? Боюсь, что реально.

– Боитесь? Думаете, билеты есть?

– Сейчас посмотрю! – Я достала свой планшетник. – Невероятно! На первый спектакль все билеты проданы. Аншлаг! – возликовала я. – И на второй тоже, с ума сойти! Ничего, вас с Петром Николаевичем мы посадим, будьте уверены. Господи, какое счастье, все билеты проданы!

– Женечка, постучите по дереву и поплюйте через левое плечо! – улыбнулась Анна Михайловна. – Но я, увы, не смогу, у меня лекции.

– А я без Анюты не поеду!

– Ничего, посмотрим в Интернете.

Спектакли должны были состояться в пятницу и субботу. Я решила улететь в среду. Но сообщать никому не буду. Я знала, что Мирон перевез мои вещи к себе. Я заказала номер в куда более скромной гостинице, чем раньше. Без вида на канал, но зато в двух шагах от квартиры Фархада. Так будет куда удобнее.

В понедельник утром Костя уехал на работу, а я стала просматривать документы, которые мне переслал Фарик. Из Ташкента пришло благодарственное послание. Они всячески расшаркивались перед Фариком и благодарили за кандидатуру Алишера Махмудова, а также выражали надежду, что, когда уважаемый Фархад сможет, он не откажется продирижировать каким-нибудь спектаклем по своему выбору. Я тоже расшаркалась за Фарика и туманно пообещала, что непременно, при первом удобном случае и т. д. Один договор оказался просто чудовищно безграмотным с юридической точки зрения, пришлось указать на это приглашающей стороне. Словом, я взялась за работу, и настроение у меня было просто роскошное. Пафнутий, разумеется, улегся рядом с компьютером, свернулся клубочком и заснул. Кажется, ему что-то дурное снилось, он изредка тихонько мяукал во сне.

И вдруг зазвонил домашний телефон. Я бы не стала снимать трубку, но Костя иногда звонил мне на домашний.

– Алло!

– Извините, это квартира Турбина? – спросил женский голос.

– Да.

– Простите, а с кем я говорю?

– Вам нужен Константин Петрович?

– Да.

– Он на работе.

– А вы не дадите его рабочий телефон?

– Не могли бы вы представиться?

– Вы его секретарь?

Голос вдруг показался мне знакомым. Но этого просто не может быть.

– Ладно, я поняла. Позвоню вечером.

От этого звонка остался какой-то неприятный осадок. И когда через полчаса позвонил Костя, я пересказала ему разговор.

– Ты можешь представить себе, кто это был?

– А ты ревнуешь?

– Просто не люблю загадок.

– Жень, ну мало ли какие дуры мне звонят? Главное, что я с дурами навсегда покончил! И я люблю тебя, а на остальных мне начхать. Все. Успокойся!

От звуков его голоса я успокоилась, поцеловала Пафнутия, почесала за ухом, он «испек крендель». Костя так называл его переворот на спинку, потом на другой бок, что было признаком высшего блаженства. Я успокоилась и снова взялась за работу. За время моей болезни скопилось много документов. Потом мне захотелось кофе. Я включила кофеварку, достала из холодильника яблочный пирог, купленный в «Азбуке вкуса», и решила передохнуть полчаса у телевизора. И тут раздался звонок в дверь. Не в домофон, а именно в дверь. Наверное, кто-то из соседей.

Я открыла дверь. И не поверила своим глазам – на пороге стояла… Вера, жена моего брата. Ослепительно красивая. Как она меня тут нашла и, главное, зачем?