— Возможно, она живет под фамилией мужа, — предположил Кармайкл, — хотя и написала мне, что вернула себе девичью фамилию. Грейс Солт.

— А, та женщина, что покушалась на убийство, — хмыкнул мистер Циглер. — В газетах писали. Нет, хозяева бы ее не пустили. Хотя в наши дни все бывает. Я тут как на передовой, только никто об этом не думает. Смотрю за дверями дни напролет. С улицы-то ведь любой псих может зайти. Нет! Нет тут никакой Солт!

— И все же я зайду в тридцать вторую, — сказал Кармайкл. Он похлопал старика по трясущейся руке, за что был вознагражден откровенно ищущей улыбкой, которую проигнорировал.

Ему и в голову не пришло, что матери тут может не оказаться. Надо было ей позвонить и сообщить о своем приезде. Но он любил экспромты и неожиданности, и не хотел испортить сюрприз. Объясняться при личной встрече куда проще. Надо было приехать на суд, но Кармайклу не хотелось видеть свое имя в газетах. Надо было навестить ее в тюрьме, конечно, надо было, но его психотерапевт порекомендовала ему оборвать все нити, связывающие его с прошлым. «Вы теперь живете в новом мире, у вас новая жизнь, каждый человек заслуживает возможности начать все сначала. И не следует пропускать сеансы в самый критический момент лечения». Только когда в ходе лечения она плавно перешла к предположению, что его, Кармайкла, гомосексуальность — скорее лишь внешний акт протеста, вызов отцу, чем внутреннее состояние, Кармайкл сообразил, что эта уродина гомофобка, влюблена в него. Он почувствовал себя свободным и начал жить своим умом.

Сейчас он жил с Тоби, художником-оформителем, но Тоби уехал в Новую Зеландию оформлять грандиозное театральное шоу по заказу одного берлинского архитектора, для которого нужно было сплести из льняных нитей гору Кука — разрушенный вулкан или что-то в этом роде, и Кармайкл ощутил потребность снова увидеть Лондон. Он сел в самолет компании «Эр Джа-пан» и направился в Англию. Всего лишь на пару недель. Столько Тоби сможет хранить верность, но не стоит испытывать его терпение дольше. Впрочем, Кармайкл был слишком утомлен длительным перелетом, чтобы все еще волноваться об этом.

Он постучал в дверь квартиры номер 32. Потом постучал снова. За дверью послышалось какое-то движение. Он сдался и позвонил в звонок. Старый добрый дверной колокольчик, это что-то. Кармайкл никогда не любил электрические звонки, их трели его жутко нервировали. В некоторых вещах, как он теперь понимал, он был похож на отца, который любит все четкое, ясное и простое. Одному Богу известно, как Барли угораздило связаться с Дорис Дюбуа. Предыдущие любовницы соответствовали классическому типу плохой девчонки, страдающей в одиночестве на Рождество и по праздникам. В конце концов, они начинали настаивать на узаконивании отношений, после чего Барли немедленно с ними расставался. Или им самим все это надоедало, и они уходили к более перспективным мужчинам. Когда Кармайкл учился в старшем классе, у отца одна за другой сменились три девицы.

— Об этом не может быть и речи, пока мальчик сдает экзамены, — говорил им Барли. — Я не могу расстраивать его в такой момент.

А до выпускных было еще тестирование академических способностей и прочее. Тем девицам, которые появились позже, назывались сдаваемые Кармайклом в Лондонской школе прикладных искусств экзамены сначала на степень бакалавра, а затем магистра. И вот Дорис Дюбуа удалось то, что никак не удавалось ее предшественницам. Может, лишь потому, что Кармайкл уехал в Австралию и у Барли не нашлось подходящего предлога для отказа. Повторный брак отца — некоторым образом вина Кармайкла. Если бы он мог вечно оставаться ребенком…

Это Вентворт, старший брат Клайва, одноклассника Кармайкла, придумал прослушивать телефон в офисе Барли, обеспечив, таким образом, младших часами невинного удовольствия. Аппаратура была настроена так, чтобы реагировать только на женские голоса определенной тональности. Будь Барли геем, заметил Клайв, это избавило бы его от подслушивания. Вентворт всегда был компьютерным червем и теперь работает в различных организациях, контролирующих работу Интернета. А Клайв — промышленный дизайнер.

Дверь открыла молодая женщина, явно только что вылезшая из постели: густые волосы взъерошены, босиком и в застиранной черной мужской рубашке, цвет которой еще сохранился, но ткань износилась.

— Простите, что потревожил, — извинился Кармайкл. — Я ищу мисс Макнаб. Она дала мне этот адрес. Должно быть, она ошиблась.

— Кармайкл, дорогой! — вскричала молодая женщина, кинувшись ему на шею.

— Мама?! — воскликнул Кармайкл и тут увидел, что это действительно она. Во всяком случае, имелась фотография, сделанная на побережье, где трехлетний Кармайкл сфотографирован с женщиной, удивительно похожей на эту.

Она затащила его в квартиру со словами, что ему следовало предупредить ее, ее могло тут и не оказаться, она редко тут бывает, а у мистера Циглера в последнее время в голове ничего не держится. И вообще он всегда идет по пути наименьшего сопротивления. Наверное, так все ведут себя в старости.

— Ты что, сделала пластику, мам? — спросил Кармайкл. — А это парик или что? Что тут происходит?

— Пожалуйста, не говори таких вещей, Кармайкл, — попросила она. — Я не знаю, что и думать. Сначала мы думали, что это от счастья, но когда ты открываешь дверь собственному сыну, а он тебя не узнает… Кармайкл, ты и сам чудесно выглядишь, бронзовый от загара, возмужавший, совсем-совсем не такой, как раньше.

Последнее он предпочел пропустить мимо ушей. А она продолжала:

— Кармайкл, у нас с Уолтером жуткое ощущение, что я молодею, а он стареет. Мы меняемся местами.

— Да ладно тебе, — отмахнулся Кармайкл. — Время чудес миновало. Я просто устал после перелета, а ты действительно классно выглядишь, но это, скорее всего из-за того, что ты больше не живешь с папой.

Из ванной вышел мужчина, одетый во все черное, отличных оттенков, но по моде сорока-пятидесятилетней давности. Кармайкл прикинул, что ему лет сорок.

— Ну, мам… Это тот, о котором ты мне писала, или новый?

— Кармайкл! — Грейс была шокирована. — Конечно, тот! За кого ты меня принимаешь? Это Уолтер Уэллс, художник.

Кармайкл внезапно понял: то, что его мать занимается любовью с другим мужчиной, огорчает его куда меньше, чем он думал. Каким бы ни был их реальный возраст, мысленно они видят себя иначе. Уолтер не жиголо, а Грейс не пожилая женщина, которую используют. Больше всего они похожи на Адама и Еву. Не стоило ему так волноваться и нестись сюда на всех парах. Если Тоби сходит на сторону там, в Новой Зеландии, виновата в этом будет мать. Когда встал вопрос о том, кто виноват, ответ оказался совершенно очевидным. Как пояснила ему психотерапевт, это обязанность матери — охранять детей от отца. Грейс следовало расстаться с гомофобом Барли сразу же, как только сексуальная ориентация Кармайкла перестала быть секретом. Кое-что эта врачиха все же поняла правильно.

Конечно, в чем-то есть и вина самого Кармайкла. Ему нужно было передать матери содержание разговоров отца с любовницами еще много лет назад. Но штука в том, что если ты начал что-то скрывать, то трудно остановиться. К тому же ему не хотелось причинять матери боль. Кармайкл полагал, что когда Барли стукнет пятьдесят, он перестанет гулять. А Грейс уже достаточно наказана.