Однажды на Пасху Огастес, увлеченный новым романом, уехал в Лондон, не сказав никому ни слова. Он никогда не устраивал ménage à trois, как Борис, но порой водил девиц к себе в мастерскую. Дорелия, у которой характер был посильнее, чем у Хелен, не стала бы терпеть постоянную соперницу. Но в этот раз Дорелия тоже исчезла. Женщин, чтобы вести огромное хозяйство, в доме хватало: Хелен, Эди – сестра Дорелии, их мать Макнил, прислуга. Куда она едет, Дорелия не сообщила никому, и со дня на день все ждали вестей. Но прошло две недели, а от нее не было ни звука. Дамы волновались все больше и даже собрались поставить в известность Огастеса, что было бы шагом весьма решительным. Тут в очередной раз девочки заявили, что не хотят играть с Игорем, мальчик вышел на дорогу и сел в автобус, идущий в Пул, купив билет на ту мелочь, что оказалась у него в кармане. По поводу ухода из дому восьмилетнего мальчика у Джонов волновались не слишком. Он прошел через весь город и нашел Хилл-стрит. Парадная дверь оказалась открыта, что было обычным делом в те времена. Войдя, Игорь направился в гостиную. К его изумлению, за роялем сидела пропавшая Дорелия и вместе с Лэмом исполняла дуэт в четыре руки. После того как ее убежище было обнаружено, беглянка покорно вернулась в семью.

Несмотря на взаимные измены, Джоны никогда не считали, что их брак не удался. Хотя однажды Дорелия сказала с горечью в присутствии Игоря: “Если Огастес не гений, я зря потратила на него свою жизнь”, из чего можно заключить, что она полагала, будто жертвует свою жизнь великому художнику, а не обыкновенному мужчине. Огастес, однако, привык к восхвалениям и не переносил критику, хотя Хелен всегда говорила ему что думает.

Вообще этот человек устрашающе действовал на всех, а малыши его просто боялись. Но хотя девять детей Джона страшились отца и, случалось, говорили о нем дурно, они не стали бы терпеть враждебное отношение к нему посторонних. Уиндем Льюис назвал Огастеса Джона “великим деятелем, в чью руку феи вложили кисть вместо меча”.

Борис и Хелен предпочитали бывать в Олдерни-Мэнор, когда Огастес отсутствовал. Им обоим не нравилось его грубое поведение и британское пристрастие к выпивке. Многолюдные приемы часто длились в Олдерни-Мэнор по нескольку дней, и пьяные гости укладывались спать в каретном сарае, оборудованном под мастерскую Огастеса.

Дом был построен в неоготическом стиле XIX века, он был ветхий и романтический, штукатурка и краска отслаивались и трескались. В глубине здания был высоко подвешен на веревке большой колокольчик, в который звонили, чтобы созвать всех к столу. Детям Анрепов Джоны казались людьми очень важными, ведь у них были слуги, автомобили, лошади для верховой езды и две ярко раскрашенные цыганские кибитки, в которых Игорь и Вивиан любили прятаться. Сын Дорелии Ромили часто брал своих двух сестер вместе с Игорем и Анастасией в долгие прогулки по болотам под проливным дождем, они шагали, увязая в грязи, и он рассказывал им удивительные истории о болотных человечках и феях.

Когда Джоны переехали в Фрейн-Корт, их образ жизни стал менее богемным. Вокруг было больше богатых и титулованных особ. Поппет и Вивиан серьезно занялись верховой ездой: Поппет увлекалась охотой, а Вивиан завоевывала призы на спортивных соревнованиях. Устраивались завтраки на шестнадцать и более персон, кто-то приезжал на собственных машинах без приглашения, слышался гул голосов многих гостей самых разных возрастов, и тогда из мастерской выходил Огастес в мрачном или веселом настроении – в зависимости от результатов утренней работы.

Рассказ Игоря дает представление об обществе, в котором он проводил свои пасхальные каникулы:

Дом был всегда полон людей либо совершенно очаровательных, либо совсем уж отвратительных. Некоторые являлись в гости на уик-энд и никак потом не уезжали, за что все их тихо ненавидели. Додо (Дорелия) была человеком очень выдержанным и разрешала им жить в доме по полгода, пока и ее терпение не исчерпывалось. Она придерживалась строгих нравственных принципов касательно правил гостеприимства. Борис обычно заезжал на уик-энд, чтобы потом забрать семью назад в Лондон. Если Огастес оказывался дома, между ними возникал слишком сильный дух соперничества, который не давал Борису загоститься, хотя оба они уважали и любили друг друга.

Летом 1921 года мозаика, изображающая видения Иоанна Богослова, для Королевского военного колледжа в Сэндхерсте была закончена. Ее разместили в высоком своде позади алтаря часовни. У явившегося Иоанну “подобного Сыну Человеческому” серебристо-белые развевающиеся волосы и очи “как пламень огненный”. В деснице у него семь звезд, в левой руке – ключи ада и смерти, из уст выходит обоюдоострый меч. Впечатление, когда ступаешь в эту очень аккуратную, ничем не примечательную часовню, потрясающее – фигура захватывает все внимание зрителя, предвещая грядущие страсти. Мозаика выполнена из перламутра, золота, венецианской эмали; складки огромных рукавов закручиваются вокруг верхней части туловища синими, черными и красными линиями. Сверкающее серебро волос в сочетании с медно-красным сияющим фоном создает впечатление великолепия и ужаса.

Борис остался работой доволен и захотел устроить специальную экскурсию на шарабане, чтобы показать ее друзьям. На обратном пути он запланировал пикник.

Эту поездку запомнил младший сын Ванессы Белл, Квентин, которому тогда исполнилось одиннадцать лет, а его брату Джулиану – тринадцать. Среди приглашенных были Огастес, Ванесса и Клайв Белл с двумя сыновьями, Роджер Фрай, Дункан Грант, Фейт Хендерсон, затем светские дамы Мэри Хатчинсон (любовница Клайва), Кристабель Макларен и Лесли Джоуитт, Альваро Гевара (недавно написавший портрет Эдит Ситуэлл), Мейнард Кейнс и прочие, о которых ничего не известно.