Не успели сбиться на прежнем месте, за околицей возник столбпыли и стал быстро передвигаться к конторе. Народ шарахнулся. Столб покружилсявозле конторы и опал. Из пыли возникла «эмка». Народ удивился, начальствозабеспокоилось. Раз «эмка», то не иначе как кто-то из области. В районе дажепервый секретарь товарищ Ревкин передвигался исключительно на «козле».

Из «эмки» высыпали какие-то люди с блокнотами ифотоаппаратами. Один подбежал к задней дверце, распахнул ее. Из дверцывыдвинулся сначала огромный зад, обтянутый синим, а затем показалась и всяобладательница зада, крупная женщина в бостоновом костюме, белой блузке и сорденом на левой груди.

– Люшка, Люшка, – сухим листом зашелестело в толпе.

– Здорово, землячки! – громко сказала приезжая и сквозьпочтительно расступившуюся публику направилась к крыльцу.

По дороге отдельно кивнула Плечевому, который смотрел на нееиронически:

– Здравствуй, брат!

– Здорово, коли не шутишь, – ответил Плечевой.

Тут женщина заметила хилого мужичонку Егора Мякишева,жавшегося в толпе.

– Егор! – Она метнулась в толпу и вытащила Егора насередину. – Что ж ты супругу свою любимую не встречаешь? Аль не рад?

– Да ну, – смутившись, пробормотал Мякишев и потупился.

– А ты не нукай, – сказала Люшка. – Целуй жену, давно невиделись. Только губы сперва оботри, а то опять, я вижу, яйца сырые лопал.

Она наклонилась к Мякишеву и подставила ему сперва однущеку, потом другую. Мякишев обтер губы грязным рукавом и приложился куда былоуказано. Люшка поморщилась:

– Табачищем несет, не дай бог. Ну ничего, табачный духмужеский заменяет. А уж я-то по тебе как скучала, передать не могу. Как-то там,думаю, супруг мой законный поживает? Не скучно ли ему одному в холоднойпостеле? А может, кого уже приволок, а?

Мякишев, оробев, смотрел на жену не мигая.

– Да на кой ему кого-то волочь, – громко сказал Плечевой, –когда он с лошадем живет на конюшне.

В толпе кто-то хмыкнул, остальные притихли. Приехавшие сблокнотами переглянулись между собой. Люшка остановилась и уставила наПлечевого тяжелый взгляд.

– Все озоруешь, брат? – спросила она со скрытой угрозой.

– Озорую, – охотно согласился Плечевой.

– Ну-ну, – сказала Люшка. – Гляди, доозоруешься.

И, медленно поднявшись по ступеням крыльца, скрылась зараспахнутой Килиным дверью.

В кабинете от приезжих гостей стало тесно. Люшка сразууселась за председательский стол, Килин примостился сбоку, корреспондентырасселись вдоль стен. Голубев встал у сейфа, прижав плечом дверцу.

– Ну что, начальники? – бодрым голосом спросила Люшка. – Какживете?

– Да как живем, – развел руками парторг. – По-простомуживем, по-деревенски. С народом вот понемножку воюем.

– А в чем дело? – поинтересовалась Люшка.

– Да так, – уклонился Килин. – Ты про себя расскажи. Всеведь в столице время проводишь. Небось со Сталиным каждый день чаи распиваешь?

– Ну, каждый не каждый, а бывает, встречаемся.

– Ну и какой он из себя? – живо спросил Голубев.

– Как тебе сказать… – задумалась Люшка. – Очень простойчеловек, – сказала она, покосившись на корреспондентов, – и очень скромный. Какприем в Кремле, так обязательно к себе подзовет, поздоровается за ручку:«Здравствуйте, Люша. Как живете? Как здоровье?» Очень отзывчивый человек.

– Отзывчивый? – живо спросил председатель. – Ну, а как онвообще выглядит?

– Хорошо выглядит, – сказала Люшка и вдруг заплакала. –Трудно ему сейчас. Один за всех за нас думает.

Люшка родилась и выросла в бедной крестьянской семье. Летомбатрачила, зиму проводила безвылазно на печи, не имея ни валенок, ни штанов. Доколлективизации она не могла стать знаменитой дояркой, поскольку полудохлаякоровенка, бывшая в хозяйстве, рекордных надоев не давала. Когда же коровенка врезультате скудного питания стала и вовсе дохлой, от нее прекратилась всякаяпольза. К тому же печальному результату могла подойти и Люшкина жизнь, но тутподоспели благостные перемены. В колхоз Люшка записалась одной из первых. Потомдали ей бывших кулацких коров. Правда, тех надоев, что раньше, коровы уже недавали, но по инерции продолжали доиться обильно. Постепенно Люшка становиласьна ноги. Приобулась, приоделась, вышла замуж за Егора, вступила в партию.Вскоре повсюду стали выдвигать передовиков и ударников, и Люшка по всем даннымподошла под эту категорию. В местной и центральной печати появились первыезаметки о Люшкиных достижениях. Но настоящий взлет ее начался, когда какой-токорреспондент с ее слов (а может, и сам выдумал) тиснул в газете сенсационноесообщение, что Люшка порывает с дедовским методом доения коров и отныне беретсядергать коров за четыре соска одновременно – по два в каждую руку. Тут-то все иначалось. Выступая в Кремле на съезде колхозников, Люшка заверила собравшихся илично товарища Сталина, что с отсталой прежней технологией покончено отныне инавсегда. А на реплику товарища Сталина: «Кадры! Кадры!» – обязалась обучитьсвоему методу всех доярок своего колхоза. «А получится ли у всех?» – лукавоспросил товарищ Сталин. «Да ведь у каждой доярки, товарищ Сталин, по две руки»,– бойко сказала Люшка и выставила вперед собственные ладони. «Правильно», –улыбнулся товарищ Сталин и кивнул головой. С тех пор уже и вовсе не виделиЛюшку в родном колхозе. То она заседает в Верховном Совете, то присутствует насовещании, то принимает английских докеров, то беседует с писателем ЛиономФейхтвангером, то получает орден в Кремле. Пришла к Люшке большая слава. Газетыпишут про Люшку. Радио говорит про Люшку. Кинохроникеры снимают фильмы проЛюшку. Журнал «Огонек» на обложке печатает Люшкин портрет. Красноармейцы пишут,хотят жениться.

Совсем замоталась Люшка. Прискачет на день-другой в роднуюдеревню, подергает корову за соски перед фотоаппаратом и дальше. Сессия всельхозакадемии, встреча с писателями, выступление перед ветеранами революции.И от журналистов никакого спасенья. Куда Люшка, туда и они. Для них уже самаЛюшка стала не хуже дойной коровы. Строчат про нее статьи, очерки, песни слагают.Да и сама она, совсем ошалев, поверила уже, что все журналисты только для тогои созданы, чтобы готовить ей доклады, описывать ее жизнь и фотографировать.