– Клуб Питера Бергманна? Я никогда не слышала про такой, – удивленно воскликнула Сьюзан.

– Мы не афишируем себя. Общаемся онлайн, изредка встречаемся, чтобы обсудить подвижки этого дела. Хочу сразу обозначить нашу позицию – мы не любопытствующие и делаем это не потому, что у нас много лишнего времени. Вовсе нет. Мы все – занятые работающие люди. А этим делом интересуемся только потому, что разделяем ваши убеждения: негоже уходить из жизни вот так, на чужбине, вдали от близких и родных. Никто из нас не хотел бы так уйти, верно говорю? – она говорила громко, и бородатый мужчина, стоявший чуть поодаль, с готовностью поддакнул.

– Питер Бергманн запал нам в душу. Такой тихий. Негодяи такими не бывают. Он просто заблудился. Вот и весь сказ. Мы сочувствуем ему всем сердцем, и вот мы здесь.

– Но мы не жалеем его! – громко воскликнула Мэри.

– О нет, нет, – поспешила пояснить Аманда. – Ни в коем случае. Он не заслуживает жалости, это было бы слишком… слишком…

– Снисходительно?

– Пожалуй. От всего можно защититься, кроме жалости. К тому же мы уверены, что Питер Бергманн не был одинок, хотя все вокруг твердят обратное.

– Почему? – спросила Сьюзан.

– Вы когда-нибудь встречали одиноких стариков? Это же плотина, только тронь. Им же совсем не с кем поговорить, и если уж выдается возможность… Но не Питер Бергманн. О нет. Он был цельным, что та бутылка в погребе, намертво запечатанная полсотни лет назад. Ему никто не был нужен, и ему нечего было сказать. А все почему? Да потому что есть тот, с кем он мог поговорить, поделиться. Он не был похож на брошенного, скорее на того, кто уехал от родных ненадолго.

– С этим можно согласиться.

– Постойте, это же…

– Йейтс, он самый. Люблю этого безумного лирика. Душевно слагает. Ох, душевно. Да, наше мнение таково – Питер Бергманн шел на зов. Своего сердца или чужого, но в одном вы правы, он здесь неспроста. Как жаль, что жизнь его завершилась так неожиданно, так странно… Но что-то мы разболтались, вы, наверное, хотели побыть в тишине.

– О нет, нет! Все в порядке, не беспокойтесь. Я рада, что все вы пришли сегодня. – Сьюзан поспешила проморгаться, чтобы никто не заметил, что в уголках ее глаз собрались крупные капли.

– Вот и замечательно. – Аманда с чувством пожала руку Сьюзан, сделав вид, что не заметила ее движения украдкой. – А приходите-ка на наше заседание в ближайший четверг. Не сочтите за труд, милая, поверьте, нам есть что вам рассказать!

* * *

Когда пестрая и разношерстная группа покинула могилу Питера Бергманна, Сьюзан осталась в одиночестве. Много раз она слышала о том, что на кладбищах людей охватывает необъяснимое спокойствие. Кажется, в эту минуту она могла понять, о чем они говорили. Дело было даже не в тишине и выгравированных на камне именах и годах жизни, читая которые с трудом можно было сохранить безучастность. Не в облаках, бесшумно бегущих по небосклону, будто убаюкивающих тебя, и не в траве, мягко стелющейся под ногами. И, вопреки ожиданиям, даже не в том, что на могилу Питера Бергманна пришли добрые люди. Нет, все это не то.

Сьюзан обвела глазами стройные ряды надгробий, кое-где украшенных цветниками, а где-то простой ровно подстриженной живой изгородью. И тут поняла: кладбище – это то место, где самое страшное уже случилось. Жизнь прожита, все позади, можно отдаться вечному покою – так, кажется, гласят заповеди конфуцианства. Теория о всеобъемлющем универсуме, куда попадают люди после смерти, ложилась ей на душу, успокаивала.

Да, это было именно так. Все страхи, опутывающие разум человека, уже разрешились здесь, отступили. Они ушли в землю, вместе с тем, кого опустили в запечатанном гробу. Все тревоги, неотвеченные письма, болезни или неопределенность будущего. Все, что могло разворошить душу, – все было кончено.

– Вечный покой, – пробормотала она и достала телефон, чтобы свериться с навигатором.

Могила отца должна быть где-то между старой частью кладбища и новой. Сьюзан запоздало вспомнила, что не принесла с собой цветов. Ни для Питера Бергманна, ни для отца. Щеки мгновенно залила краска стыда. Как она могла не подумать об этом? Чертыхнувшись и сверившись с картой кладбища на телефоне, она стиснула зубы и пошла в указанном направлении, не глядя по сторонам, слушая свои собственные шаги. Хруст гравия, снова хруст. Рождаясь, он замирал в тишине этого особого воздуха, словно здесь царил особый микрокосм, свободный от мирской суеты, странно успокаивающий. Это было новое ощущение для Сьюзан, ведь она привыкла считать, что боится кладбищ, сторонится их. Неужели так действует терапия? Неужели ее сознание смогло впустить в себя эту мысль о вечности и в то же время быстротечности всего сущего?

Кажется, она научилась доверять своему психотерапевту. Стоит услышать ее сдержанный, спокойный голос, как сознание послушно размякает, и она сама не замечает, как ее окутывает невесомое облако нереальности. Она осознавала, где находится, но ощущала себя будто в двух мирах одновременно. Возможно ли, что после нескольких углубленных сеансов в ней уже начали происходить изменения?

Она и не заметила, как оказалась в восемнадцатом секторе – на густо заросшем елями участке. Надгробные памятники здесь располагались на почтительном расстоянии друг от друга, некоторые из них скрывал кустарник, и было неясно, решили ли так родные, желая сохранить могилу непотревоженной, или сама природа создала здешний причудливый пейзаж. На секунду Сьюзан показалось, что над зарослями мелькнула чья-то макушка.

Сьюзан остановилась. Ей не хотелось бы сейчас общаться или кому-то мешать. В таких местах люди не ищут собеседников. Девушка кашлянула, деликатно обозначив свое присутствие. Над кустами появился пучок седых волос, а потом вышла и его обладательница. Вопреки ожиданиям, лицо пожилой женщины расплылось в приветственной улыбке. В одной ее руке была корзинка, а в другой – садовая лопаточка.

– Добрый день! – выкрикнула она и заковыляла навстречу.

– Добрый, – отозвалась Сьюзан.

Подойдя вплотную, женщина поставила корзинку на землю и всучила Сьюзан измазанную землей руку.

– Я Брай.

– Очень приятно. Сьюзан. Простите, что отвлекла.

– Э, нет, ничего не случится, если прервусь ненадолго. Подустала слегка, возраст уже не тот, что раньше, и ухаживать за могилками все сложнее. Но приходится, когда попросят.

– Родственники? – кивнула Сьюзан.

– С ними я не общаюсь. Больно нервные они пошли нынче. Я про усопших говорю, – отозвалась женщина.

– Как вы сказали?