Один священник, не отличающийся от других священников в худую сторону, сказал на исповеди гимназисту 7-го класса, когда тот признался, что его одолевают плотские вожделения: «Я тебе советую сходить, знаешь, к женщинам… Бог простит… Это лучше, чем распаляться»…

Пастырь на исповеди, разрешающий идти в лупанар – вот лучшая иллюстрация, вот типичное проявление торжествующей ереси. Христос сказал303, что нельзя смотреть «на жену с вожделением» – а представители ереси говорят: можно ходить в лупанар. Христос сказал: «продавайте имение ваше», а они учат, что собственность и даже богатство не осуждаются христианством. Христос сказал: «не клянитесь», а они учат, что присяга не противоречит Евангелию. Христос сказал: «не убий», а они учат, что война и военная служба возможны и для христиан. И не просто живут так, а учат так жить, т. е. принципиально объявляют Евангелие утопией и допускают от него отступления, так же принципиально, как принципиально допускалась у иезуитов ложь. Жизненную неправду они возводят в принцип, вводят в учение, так что отступающий от Евангелия уже не осуждается, а благословляется с точки зрения этого учения. Ну разве это не ересь?

И мы поставили её в связь с осуждёнными ересями не по простому сравнению. Уверовавший до того тесно сливается со Христом, что и самое тело его становится членом Христовым304. Каждым грехом своим он отпадает частично от этого таинственного соединения305. Но если центр его душевной жизни в Христе, он говорит: «это грех», кается и всепрощающею любовью Христа поставляется опять в единение с Ним теми сторонами, которыми отпал, в которых согрешил. Но если он разгородит душу свою и скажет: «это Богу – а это мамоне», эта часть души пусть живёт во Христе, а эта – по законам «мира сего» (а это и делается тем «христианством», которое мы называем ересью), то он раздирает не душу свою, а Христа, в которого его душа облеклась, – он снова разъединяет в Христе Бога и человека, разъединяет небо и землю, которые примирены во Христе, и снова и снова душой своей, жизнью своей, действием отрицает неслиянность и нераздельность соединения в Богочеловеке двух естеств. Что же это такое, как не внутреннее арианство, монофизитство, монофелитство и иконоборчество…306

По существу, та торжествующая ересь и эти осуждённые – тождественны между собой. Больше того, она-то и есть та историческая основа, из которой все они выросли. Заметно она проявилась уже в III веке, когда при гонении Деция обнаружилось, что нашлась масса христиан, под угрозами отказывавшихся от Христа307. А в IV веке с «равноапостольным» Константином она воссела на трон308 и с тех пор, навсегда укрепившись, торжествует во всём: в вере, в воззрениях, в жизни309.

* * *

Полное игнорирование Евангелия и принципиальное отношение к нему как к книге несбыточных идеалов сказывается резче всего при обсуждении церковной реформы.

О церковной реформе говорят теперь и в гостиных, и в «кружках», и даже в политических партиях. «Церковь в параличе», – сокрушённо признаются «реформаторы». И никому из них не приходит в голову, что во всех этих разговорах о том, как поднять «параличную Церковь», «паралич» её обнаруживается несравненно больше, чем в тех явлениях, на которые реформаторы указывают.

Невольно всегда поднимается вопрос: какое право имеют все эти нарядные дамы, в бриллиантах и кружевах, или почтенные господа, которых – покуда идёт обсуждение церковной реформы – на морозе дожидаются кучера (братья их во Христе), – какое все они имеют право «подымать» параличную Церковь и говорить об её реформе? Какое, спрашивается, они имеют отношение к Церкви?310

Не похоже ли это на то, как если бы в первые века христианства, где-нибудь на языческих ристалищах, собрались знатные патриции обсуждать вопрос о тех или иных изменениях в строе христианских общин. Какое безумие было бы этим язычникам думать, что их «резолюции» и «проекты», как бы они ни были целесообразны, могут иметь какое-нибудь отношение к христианской Церкви. Это даже не самозванство – а цинизм, доходящий до издевательства. Но, спрашивается, – пора, наконец, этот вопрос поставить прямо и честно, – спрашивается, кто из всех этих сытых господ имеет больше отношения к Церкви, чем любой язычник, обжиравшийся до рвоты и ежедневно менявший своих наложниц? Мы и здесь не аналогию какую-нибудь проводим, а в самом буквальном смысле заявляем: всякий, в своей личной жизни сплошь попирающий заповеди Христа, какой бы символ веры ни исповедывал и как бы христианином себя ни величал, внутренне отлучён от Церкви и потому к делам её, к реформе её никакого отношения иметь не может. И в том, что язычники собираются реформировать Церковь, беспомощность её сказывается всего сильней311. Спрашивается, в этих сборищах не носится ли в воздухе дух всё той же торжествующей ереси, которая впиталась в кровь и плоть нашу? Чтобы говорить о церковной реформе, надо быть в Церкви312, а для этого надо раз навсегда признать, что Евангелие – книга, предназначенная не для каких-то там «грядущих поколений», которые «постепенно» научатся жить свято, а книга, данная каждому из нас, новый завет, новое откровение, которое мы теперь же, немедленно же должны претворить в жизнь.

«В таком случае христианин один Христос, ибо все люди грешны, значит, все отлучены от Церкви», – вот обычное возражение, которое подсказывает всё та же торжествующая ересь. В нём так много внешней правды, что оно способно соблазнить многих.

Да, никто безгрешен быть не может. Но никакой грех не должен возводиться в принцип. Не сознанием только, но всей внутренней жизнью. Всякий грех должен вызывать подлинное страдание, как лишний удар бича по телу Христову. Это может быть только в том случае, если вся жизнь в целом строится по-христиански, а грех есть лишь временное уклонение. Но такое уклонение не отлучает от Церкви.

«Если мы говорим, что имеем общение с Ним, а ходим во тьме, то мы лжём», – говорит апостол Иоанн. Но как можно быть в Церкви, не имея общения со Христом? Это не помешало тому же апостолу сказать: «Если говорим, что не имеем греха, обманываем самих себя, и истины нет в нас» (Ин. 1, 6, 8).

Мож но грешить и иметь общение со Христом, но нельзя «изредка» подавать милостыню, а жить, как язычник, и быть с Ним. Значит, из двух одно: или со Христом – тогда «раздай имение своё», «оставь отца своего, мать свою и следуй за Мной»313, или рысаки, трёхаршинные шляпы – тогда открыто и честно надо объявить