— Встал? — спросил он, не подняв головы.

— За что ж это ты?

— Не понял? — удивился старшина. — Я говорил тебе, что работать будем, отдыхать велел! А ты чем занялся?

Муха пошарил по карманам, достал пятирублевку. Положил перед матросом:

— Плачу.

Старшина медленно встал из-за стола. Резко двинул кулаком в зубы.

— А это тебе сдача.

Но тут же на пол повалился, грохнувшись о стену головой. Муха кинулся на него зверем. Он бил моряка, не давая ему поднять голову. Бил так, что тот не смог сопротивляться. Бил не жалея. И вдруг рукам тепло стало. Глянул — кровь. Вскочил. Морячок вставал тяжело. Молча умылся. Закурил.

— Завтра в другой дом жить пойдешь. Сам. И ко мне — ни ногой, — сказал старшина.

— Где этот дом. Я сейчас пойду.

— Ступай. Но подальше от меня. На другой конец села. Вот тебе буханка хлеба, коробка спичек, шмотки свои забирай и уматывай, — напутствовал Муху старшина.

«Хорошо хоть не в лагерь, буду сам здесь жить. Один, никому не подчиняясь», — радовался поселенец.

Утром морячок стукнул новичку в окно. Тот вышел:

— Твоя работа — заготовка дров для коптилки. Всю зиму этим заниматься будешь.

— На своем горбу, что ли? — перебил Муха.

— Собак сегодня тебе привезу. А ты составь список на продукты для себя. Из зарплаты вычтут.

— Кто?

— Госпромхоз! От какого ты тут будешь работать.

— А собак я чем кормить буду? Тоже своими харчами?

— Для них юколу привезу. Это не твоя забота.

Список Муха составил быстро. Глянул на него морячок и рассмеялся:

— С такими харчами ты через год законченным язвенником станешь. — И составил список сам.

К утру действительно привез продукты, собак. И, крикнув Муху, велел забрать. Тот перенес в дом продукты, сетуя на президента за то, что он ни одной бутылки водки не купил. И занес это в черный список памяти.

Стояла осень. Поселенец заготовил кучу дров. Они топорщились выше его дома. Все порубил. Сложил в сарае. Не уместились. Аккуратно во дворе примостил. Прикрыл только, чтоб не мочило дождем.

Серые дни тянулись нескончаемо. Он ездил за дровами до темна. Возил их теперь к коптилке. Потом возвращался домой. Наскоро ел. Ложился спать.

Единственный в селе человек не приходил к нему. Вот уже целый месяц. Даже в окно больше не стукнул. Не спросил — жив ли поселенец или умер давно. Лишь по вечерам замерял он дрова, привезенные Мухой за день. И снова молча уходил, даже не оглянувшись на поселенца. Поначалу это устраивало обоих. Но потом Муха стал мучиться.

Даже у себя в лагере, где он был «бугром» барака, ему всегда выдавали по куску туалетного мыла на месяц. Здесь же — лишь серое хозяйственное. Ни свежего белья, ни носков. Все порвалось за этот месяц, но просить старшину об этом не хотелось. Только он — Муха знал, как тяжело обходиться без курева. Но просить — нет! Ни за что!

Старшина целыми днями готовил петли, капканы, ловушки на пушного зверя и забывал частенько о поселенце. Знал, к зиме надо успеть подготовиться хорошо. До глубокой ночи он был занят делом н не слышал, ничего не знал, как там живет поселенец.

А гот доведенный одиночеством до отчаянья, жил трудно. Вечерами, садясь у стола, все лагерь вспоминал. Кентов. И подумав, что они быть может, счастливее его — находясь там — ведь есть с кем поговорить, поотдыхать, спать ложился. Во сне видел свой барак. Икры как открытые гробы. В них те, с кем он прожил в лагере дети, трудных лег. Он подходит к каждому, говорит о чем-то, спрашивает. Кенты отвечают не открывая рта. Что с ними? Виделся и «президент» Касатка. Муха зло смотрел на него. «Ведь ни за что! Ни за что меня кенты покалечили!»— хочет крикнуть ему. Но Калика показывает в угол. Там Скальп висит на перекладине, подвешенным за ноги. Уже мертвый.

— Я! Я должен был это сделать! Почему сами? — кричит Муха. И просыпается.

За окном осенняя ночь от холода дрожит. Слезы пустила по стеклу.

— Опять дождь! Ну и погода, — досадливо морщится поселенец. И, отвернувшись, подходит к печке, вытаскивает из остывшего пепла еще теплую печеную картошку. Ест жадно. И снова ложится в постель.

Утром, едва над Ягодным проснулся рассвет. Муха снова поехал в тундру. За день на собаках он успевал сделать по восемь ездок. И заготавливал по два кубометра дров. Сегодня, это он уже высчитывал, к нему приедет кассир из госпромхоза, выдаст зарплату. «В другом месте бутылку купил бы. Здесь… Ну зачем тогда человеку деньги выдаются»,

— думал с горечью поселенец. Но кассир и слушать не стал о просьбе Мухи еще в прошлый раз. Сморщился весь, головой замотал, вроде не о бутылке, как мужик мужика попросил, а о том, кому содержимое параши сожрать надо. И, обложив кассира очень матерными словами, поселенец думает, как скрасить свою жизнь. Он напрягает все свое воображение, но так ничего не придумал.

Руки проворно укладывают дрова на нарты. Еще немного и можно возвращаться домой. Последняя ездка. Семь. Восьмую сделать не успеет. Темно станет совсем. Заметно день на убыль пошел.

Муха увязывает нарту и вдруг Отпрянул. Прикрикнул на собак. Они взбудоражены. Смотрят на ближнюю сопку. Глянул и он. С сопки спускался волк. Матерый.

При виде поселенца не испугался. Продолжал спокойно приближаться к нарте.

— Ништо, ты — душегуб, я — тоже. Одного поля ягода, — налились злобой глаза поселенца, он крепко схватился за топор.

Волк приближался. Муха спокойно выжидал. Зверь остановился. Потянул носом воздух. Сел. Поднял морду кверху. Завыл истошно. Муха рассвирепел:

— Меня хоронишь? Ах, гад! — И, сцепив пальцы на ручке топора добела, кинулся к волку. Тот вскочил, приготовился к прыжку. Зарычал. Его тело пружинило. Но Муху нельзя было остановить. И он мчался напролом.

Но вдруг толчок. Муха упал на спину. Раскрытая волчья пасть у горла. С языка зверя слюна. Волк смотрит — откуда начать. Муха хватает его за горло. И, задрав голову зверю как можно выше, сдавливает руками глотку. Волк царапает лапами воздух, пытается вырваться. Но Муха не выпускает. Еще усилие! Еще! Поселенец знает — волки живучи. Если не прикончить — на куски порвет. Волк пытается достать зубами руку Мухи.

— Куда! Аль не знаешь к кому попал? — делает поселенец последнее усилие. Тело зверя обмякло, лапы повисли в воздухе беспомощно.

— То-то! Слабак ты еще был на меня выходить, перевстречать. Я сам — с таких. И подюжее тебя попадались. Ни один не вырвался! Куда ж ты-то пер, — кидает его на дрова Муха и собаки, неодобрительно поглядывая на дополнительный груз, рыча недовольно, бегут к селу.

Волка поселенец оставил у своего дома, сбросил на порог, сам дрова поехал сгрузить. Когда он хотел домой поворачивать, старшина подошел внезапно.