Лежавшая рядом с ним Шерон погрузилась в дрему и не слышала ни слова. Он пытался разглядеть ее в кромешной тьме. Кто эта женщина? Может быть, есть что-то неправильное в том, что они делают? Может быть, это оскорбляет память Кейти? Осудила бы она их или нет? А если нет, то почему у него такое чувство, словно он ей изменяет?

Как в том случае, когда он впервые изменил Кейти в тот самый момент, когда они занимались любовью.

Нет, он был не в силах побороть свои фантазии — это было все равно что пытаться забыть сны. Он занимался любовью с женой, а в мозгу его раскручивалась привычная фантазия. Вместо Кейти в постели с ним находилась Келли Макговерн. Они были в классной кладовке. Сердце его обливалось кровью и выпрыгивало из груди. Он поспешно раздел ее, и полная грудь Кейти превратилась под его руками в подростковые соски Келли. Живот, который он ласкал, втянулся; бедра стали стройнее; изменился даже ее женский запах, и, как по волшебству, вернулась невинность. Изливая семя в свою жену, он буквально слышал, как оно струится в его призрачную мечту. А сразу же после этого у него не было никаких сомнений в том, что Кейти все поняла.

Когда Том и Кейти влюбились друг в друга, они пережили период интенсивной телепатической связи, какая всегда устанавливается между влюбленными, испытывающими восторг от только что зародившейся близости. Эта телепатия проявляется в способности угадать слова партнера, чувствовать, чего он хочет, общаться с помощью изобретенного влюбленными кода, понимать невысказанные мысли. Возможно, благодаря особой милости судьбы, их период телепатического взаимопонимания длился дольше обычного, и, когда он кончился — в тот самый момент, — Том сразу понял, что он уже не вернется. Они лишились особой благосклонности судьбы. Это было похоже на смерть.

Это и была смерть.

Кейти тоже почувствовала это — достаточно было посмотреть на ее лицо, полное замешательства и обиды. Но говорить об этом они не стали. Ведь, строго говоря, никто никому не изменял, все это было из области абстракций, не подтвержденных фактами. Однако по глазам Кейти было видно, что она вдруг все поняла. Они словно инеем подернулись, когда она посмотрела на него, а затем отвернулась, укрылась одеялом и притворилась спящей.

Он еще с час не спал, вглядываясь в темноту. Да, у него было ощущение, что он умер.

А в Иерусалиме он посмотрел на Шерон, спавшую с рассыпавшимися по плечам волосами, и удивленно вытаращил глаза. Оказывается, она не спала, ее глаза были широко открыты и наблюдали за ним. Смущенная улыбка играла на ее губах. Поза ее была немного неестественной. Она подложила руку под голову и как-то приподнялась, приняв неудобное положение. Том перегнулся через нее и включил лампу на прикроватном столике.

Когда на нее упал свет, Тома пробрала дрожь.

Это была не Шерон. Вместо нее на кровати распростерлась обнаженная Магдалина. Ее покрытая татуировками кожа была темной, морщинистой, похожей на кожуру высохшего инжира. Длинные седые волосы ниспадали вдоль увядших грудей. На ее руках, ногах В животе были вытатуированы какие-то непонятные знаки, ярко выступавшие на фоне кожи цвета песка. Глаза ее были абсолютно белыми, слепыми. Она протянула руку, силясь притронуться к нему.

Его словно ветром выдуло из постели, и он с размаху стукнулся спиной в стену.

— Что случилось? — воскликнула Шерон. — Что случилось? — Тома трясло, и он не мог унять дрожь. Наконец ей удалось успокоить его. — Это я, Том, — сказала она. — Это я.

Призрак исчез. Шерон стояла рядом с ним, уже одетая. В руках она держала пакет с покупками. Глаза Тома бегали по комнате в поисках следов старухи. Он тоже был одет.

— Когда ты вернулась? — спросил он.

— Только что вошла, — ответила она. — А тут ты вопишь благим матом.

Она дружески обняла Тома, и он не сопротивлялся, но не мог ей ничего объяснить. В комнате все еще стоял знакомый тяжелый пряный запах.

После ухода Тома Ахмед в течение нескольких часов испытывал странное беспокойство. Он рассказал ему о своих скитаниях в пустыне, потому что у него возникала настоятельная потребность в этом — примерно в то время, когда исполнялась годовщина смерти Мехмета и его рокового брака с джиннией, как он называл ее. Но его исповедь преследовала не только личные цели. Он остро ощущал страдание Тома и сочувствовал ему. Он видел джиннию у Тома на спине, присосавшуюся, как вампир. Шерон, конечно, высокомерно сказала бы, что это нечто совсем иное, но Ахмед-то ясно видел, что это такое на самом деле. Он поведал Тому свою историю для того, чтобы англичанин понял, что он не одинок в своих страданиях.

Неожиданно ему в голову пришла мысль: а что, если джиннии преследовали только мужчин, а джинны — исключительно женщин?

Ахмед помотал головой, чтобы избавиться от этой идеи, и с силой раздавил окурок в пепельнице. Подойдя к столу, он убрал палестинский головной платок, закрывавший свиток. Он достал листок с начатыми записями, который в негодовании отбросил, увидев, что рукопись начинается с родословной. Пропустив три внешних витка спирали, он начал переводить с произвольно выбранного места, продвигаясь против часовой стрелки к центру.

Он переводил методично и чисто механически, переписывая текст по-английски в блокнот и почти не вдаваясь в смысл фраз. Ахмед обладал достаточным пиитом, чтобы понимать, что осознанно вставлять гласные в текст на иврите, не содержавшем гласных, можно лишь после того, как поймешь, каким образом надо интерпретировать текст. И наоборот, интерпретация зависела от того, как расставлены гласные. Поэтому эти рукописи потенциально могли сбить читателя с толку почище целой банды джиннов, и Ахмед разработал технику перевода, при которой мысленно отстранялся от значения переводимых им слов. Все непонятные и двусмысленные места он брал в скобки, чтобы разобраться С ними позднее. И, лишь записав несколько строк, он начинал строить из слов осмысленные фразы.

«(Как) моль вылетает (из) одежды, так и порок исходит от женщин. Так записано. И если в кровях (? да) женщина пройдет между двумя мужчинами, один (из них) умрет. В 2000 локтях от (каждого) храма должен (стоять) дом, в котором молились бы нечистые, ибо нечистые — (это те,) у кого язвы и струпья, слепые, (те, кто) недавно вступал в половые сношения, а также женщины, у которых течет кровь. Так все (это) записано».

Женоненавистничество, которым был проникнут текст, нисколько не удивило Ахмеда. Подобные чувства были характерны для тех двух манускриптов, с которыми он имел дело ранее, да и для Ветхого Завета гоже. Две тысячи локтей, прикинул он, составят расстояние, которое можно пройти быстрее чем за полчаса, и это также соответствовало принятым в этих рукописях указаниям. Но следующий кусок порядком озадачил его.

«Праведный Учитель (говорит), что все эти высказывания неверные и исходят от людей (лживых) и низменных. Это (подлые) фарисеи и письмена, они лживы и ненавидят женщин. (Они) ненавидят (боятся) крови, проливаемой на землю (при) лунном свете для плодородия. Виноградная лоза погибает. Ткань выцветает. Белье чернеет (обгорает). Металл ржавеет. Пчелы покидают (свои) ульи. Она очищает поля от (вредителей). Усмиряет бурю на море. Излечивает (нарывы? и что-то еще). (Полезна) бесплодным женщинам».