Прислушался. За окном щебечут птицы, в углу выделенной ему спальни отправляют минуты в прошлое напольные часы, даже для этого времени кажущиеся антикварными.

«Надо встать, – подумал Артем. – Черчилль же как-то вставал и возвращался на совещание. Кстати… Черчилль… Сейчас 1907 год, судя по всем признакам. Сэр Уинстон уже давно родился. Может, ему как-то позвонить? Хотя… Как? Куда? Телефон? Есть ли вообще телефон? Откуда? Телеграф есть. У Черчилля его точно нет…» Рука Артема машинально поползла к тумбочке за смартфоном с мобильным интернетом, откуда он обычно получал информацию на интересующие вопросы.

«Черт!» – Артем выругался вслух и одернул руку. Никакого смартфона быть здесь не могло, а рядом с кроватью украшал интерьер обычный стул, хоть и весь резной. Артем встал и подошел к окну. Мысли метались, сердце по гулкости ударов явно выигрывало сражение с антикварными часами. Артем открыл окно настежь и вдохнул свежего воздуха полной грудью.

– Проснулись, голубчик? – раздался голос Кони откуда-то снизу. – Спускайтесь в сад. У меня есть вам что сказать весьма важное.

Каховский был рад этому дружескому тону: во всяком случае потихоньку он сможет выяснить, что происходит с ним на самом деле. Артем спустился вниз, где Кони ожидал его, стоя среди розовых кустов и обмахиваясь белой шляпой, словно веером.

После пары пустяковых вопросов о самочувствии Кони вдруг спросил:

– Я же вам рассказывал о моей поездке в Охту?

Заметив недоуменный взгляд Артема, Кони хитро улыбнулся.

– Дорогой Сергей Аркадьевич… Простите… Доктор предупредил меня, чтобы я не стеснялся повторять вам уже ранее сказанное, чтобы память быстрее вернулась. Да… Летом 1877 года я свез Достоевского по его просьбе в колонию малолетних преступников на Охте, за пороховыми заводами. Уж очень она его интересовала. Изначально колония была разделена на собственно колонию (земледельческую) и приют. Во главе колонии и приюта стояли разные люди-педагоги, с различными взглядами на воспитание детей. Вследствие этого там образовались как будто две маленькие страны, разделенные канавкой. В одной малолетние преступники почти не чувствовали над собой твердой власти и, образуя нечто вроде суда присяжных, сами определяли вину товарищей в случае их проступков. И, надо сказать, судили строго, но справедливо. В другой части существовала осязательная дисциплина, и наказания налагались руководителем. В одной все хозяйственные работы делали сами дети, а старшим разрешалось курить. В другой – работали наемные слуги, а курение запрещалось. Получалось, в одной колонии господствовали руководительство и наставничество, а в другой – указание и приказание. Представляете, как отличались питомцы этих колоний?! Вот Федор Михайлович, со свойственной ему тягой к глубокому изучению психологии души, туда и поехал. Надо сказать, детей он заворожил. Слушали его не как пришлого проверяющего, а как друга. Когда уезжали, дети окружили извозчика, на которого мы садились, и кричали Достоевскому: «Приезжайте опять, непременно приезжайте! Мы вас очень будем ждать!» Ехали обратно, Достоевский задумался и говорит: «Не нравится мне их церковь! Не церковь, а музей какой-то. К чему это обилие образов? Для воздействия на душу нужна всего лишь пара строгих изображений, как строга должна быть вера и суров долг христианина. Да и напоминать они должны мальчику, попавшему в столичный омут и успевшему в нем загрязниться, далекую деревню, где он в свое время был чист… А тут какая-то расфранченная итальянщина… И привычка говорить им “Вы” тоже не нравится. По-господски как-то, холодно. Притворно. А им чего притворяться? Пока они дети – не притворны ни в хорошем, ни в злом».

Артем слушал и не понимал, к чему Кони вспомнил эту историю. Кони, будто подслушав его мысли, прищурился и сказал:

– Это я к тому, что не стоит нам притворяться. Вы ведь не отсюда, я прав, Сергей Аркадьевич? Или как мне вас величать?

– Я вас не понимаю, Анатолий Федорович, – Артем постарался улыбнуться.

Кони взял Артема за руку и твердым голосом проговорил:

– Я вам упрощу задачу понимания. Я знаю, что вы не местный. И совершенно точно не Сергей Аркадьевич, несмотря на внешнее сходство. Просто расскажите честно, что помните последнее перед встречей со мной в больнице. Не думайте, что это розыгрыш, или сон, или что вы свихнулись, это было бы слишком просто… Рассказывайте!

Кони говорил таким прокурорским тоном, что Артем, даже будучи опытным адвокатом, повиновался, как карманник на допросе у матерого следователя, и рассказал все, что знал о своем нынешнем положении, начиная с колдуна в суде и заканчивая словами «Пульс нитевидный! Разряд!».

Кони слушал внимательно, поглаживая бороду, спускаясь к ней пальцами от гладко выбритых щек и, вероятно, получая от такого контраста особое удовольствие.

Когда Артем закончил, Кони, помолчав минуту, сказал:

– Артем Валерьевич… Вы позволите вас так называть? Или просто Артем?

Он хлопнул Артема по плечу и с каким-то особым пафосом произнес:

– Коллега! Пойдемте в дом. Разговор долгий, а на дворе скоро стемнеет.

Такое произношение простого слова «коллега» за всю адвокатскую карьеру Артем слышал два или три раза. Он попытался улыбнуться.

– Вы же верите в Бога? – спросил Кони, когда они расположились в уютной гостиной в больших мягких креслах.

– Верю, – ответил Артем, не задумываясь.

– В Христа? – уточнил Кони.

– В Отца, Сына и Святаго Духа, – улыбнувшись, ответил Каховский.

– Хорошо… – Кони подумал минуту и продолжил: – Вы хорошо знакомы со Священным Писанием? В частности, с Библией?

Артем заколебался с ответом. Он попытался вспомнить, читал ли он Библию хоть когда-то полностью или это были отдельные куски. Поразмыслив, Артем ответил:

– Не могу похвастаться, что я знаю Писание. Основные моменты, конечно, знаю: у нас, в нашем времени, снято много фильмов по мотивам библейских рассказов, написано много книг… Лично я помню хорошо Библию с иллюстрациями Доре, я как-то покупал. О древе познания, яблоке, конечно, в курсе, о создании Евы из ребра Адама, о чудесах Моисея, исходе из Египта – особенно…

– Вот-вот… о чудесах Моисея, – Кони сосредоточенно смотрел на Артема. – Что вы помните из этих рассказов о Моисее? Чуть поподробнее можете рассказать?

Артем рассказал о том, как новорожденный Моисей был спасен от смерти, грозящей всем еврейским детям по приказу фараона; как его мать спустила Моисея вниз по течению Нила в корзине и его приняла как сына дочь фараона; как затем выросший и сбежавший от наказания за преступление Моисей говорил с Богом из горящего кустарника и получил приказ вывести народ Израилев из Египта; как творил чудеса перед народом, как его посох обращался в змея; как Моисей разговоривал с фараоном и устроил десять казней Египта.

Артем в красках рассказывал, как падали с неба жабы, как налетала саранча, как плакал фараон, лишившись сына-первенца. Все эти библейские картины возникали в голове Артема из кино, и даже пару раз появлялся образ рисованного Моисея из детских мультфильмов.