Быть послушной рабыней для Ромы.

Тело наполняется истомой только от одной картинки, как я буду доставлять ему удовольствие. Это точно не нормально — быть настолько зависимой от мужчины. Это не нормально — желать порадовать человека, который неоднократно тебя предавал. Снова стать глиной в его властных, умелых руках. Ощутить, как его член разбухает внутри тебя, заполняя густой белесой влагой.

Какая же я порочная…

Радует только то, что теперь у него нет другой женщины.

Но надолго ли это?

Мысли из головы тут же выбрасывает, когда вижу мигающую над дверью лампочку. Вся подбираюсь от страха перед будущей информацией.

Как там мама? Как прошла операция? Когда Рома потребует возмещения долга?

Когда Рома выходит с тяжеловесным мужчиной с черными усами, я внимательно прислушиваюсь к их негромкой перебранке.

— Ты рисковал, малец.

— Я спас ей жизнь.

— Таким макаром можно и лицензию потерять. И кажется, некоторое время назад ты к этому был близок.

— Сегодня риск того стоил, — говорит он запальчиво и кивает на меня.

— Лицензия или она? — насмешливо оглядывает меня этот седой усатый мужчина. Михалыч, кажется.

Он тут же подходит ко мне, оценивая и фигуру, и свежее, но зареванное лицо. Я утираю слезы страха и вся обращаюсь во внимание.

— Как мама?

— С вашей мамой все неплохо, но она останется под недельным наблюдением. Нам нужно проверить, как приживается сердце.

Я сразу напрягаюсь.

— Оно может не прижиться?

— Не стоит сразу думать о плохом, — влезает Рома, но я на него не смотрю.

— Роман Алексеевич прав. Позитивный настрой обычно помогает выздоровлению. Но риск отторжения есть всегда. Мой номер телефона есть у Романа. Если вам нужна будет помощь, — он наклоняется ко мне. — Любая помощь, то сразу звоните.

— Не надо так близко, — ревниво говорит Рома, положив руку на его плечо, и я невольно внутренне усмехаюсь, поджимая губы, чтобы не сделать этого на самом деле. Если врачи шутят, значит, опасность точно миновала. Врачи шутят в двух случаях. Когда опасности нет или когда пациента уже не спасти.

— Вот так, — притворно вздыхает Михалыч. — Красотки всегда достаются таким чудовищам, как ты, — подмигивает мне он и уходит вправо по коридору.

Рома же провожает его взглядом и тут же оборачивается ко мне, делает шаг, но я, несмотря на грудь, набухавшую от желания, и благодарность за спасение мамы, останавливаю его рукой, вдавливая ее в холмы часто вздымающейся груди.

— А ну, стой! Еще неизвестно, насколько здорова мама, так что держи свои руки при себе.

— Эй, — насмешливо кривится Рома и берет мою руку в свою, целуя тыльную сторону ладони. — Уговор был об операции.

— Ничего не знаю. Мы договорись, что ты спасешь мою маму, — конечно, юлю, чтобы хоть на пару дней отсрочить свое неизбежное падение, но по острому взгляду понимаю… Не провела. — Я с ней даже не поговорила еще.

Рома смотрит по сторонам. Его тело расслабленно, а я, наоборот, поджимаюсь от нехорошего и сладостного предчувствия. Он переводит взгляд на меня, заглядывает в самую суть, видит насквозь и тут же хватает меня одной рукой за плечо, другой за талию и притягивает к себе. Мое сопротивление ему не помеха.

— Прекрати…

— Выздоровление после пересадки сердца, чтобы ты знала, длится месяцами, — шипит он мне в лицо, но смотрит на губы, что раскрываются, часто выдыхая горячий от волнения воздух. По спине стекает капелька пота. Когда он такой, когда он говорит так грубо, я готова просто упасть ему в ноги и выполнять любые его желания.

— Ты действительно думаешь, что я буду столько ждать?! — Его член, не стесненный боксерами, уже упрямо вдавливается в мой лобок, и я сама невольно начинаю по нему елозить.

— Так сильно меня хочешь? — выгибаю бровь, невольно чувствуя, как от привычного запаха Ромы, смешанного с анестезирующими веществами, кружится голова. — Хочешь, чтобы я прямо здесь и сейчас приступила к своим новым обязанностям?

Говорю все это с придыханием, а колени сами собой подгибаются. Невольно возбуждаюсь от такой близости и рукой поглаживаю его твердую грудную клетку, сердце в которой буквально сейчас выскочит мне в руку.

Хочу его.

Рома лишь касается моих губ своими, не отрывая при этом взгляда, и тут же тянет куда-то в сторону. Уже через минуту движения по коридору, такого быстрого, что картины на стенах и фонари сливаются в единую линию, он вталкивает меня в какое-то темное помещение. Рома включает кварцующий синеватый свет, и я задыхаюсь, понимая, что мы оказываемся в кабинете УЗИ, почти точно таком же, как в первый наш раз несколько лет назад.

— Хочешь проверить, как заживает мой аппендикс? — насмешливо спрашиваю, разворачиваюсь к нему и с восторгом вижу, как он нетерпеливо сдергивает с себя широкие операционные штаны и одним движением снимает кофту и шапочку.

Я часто дышу, туманным взглядом обрисовывая его мускулистое, обнаженное тело и готовый поразить мое нутро, упрямо стоящий член.

— Кажется, проверка будет немного пониже живота, — сипло говорю пересохшими губами, не в силах отвести взгляд от торчащего члена, как стрела амура, направленного прямо на меня и через мгновение приближающегося. — Раздевайся, если не хочешь выйти отсюда в порванной одежде.

— Дерзишь… — скалится. — С одной стороны, ты все та же, а с другой, взрослее, интереснее, опытнее.

— Мне не хочется тебя заинтересовывать, — отступаю назад, врезаюсь ногами в кушетку и, перемахнув через нее, отбегаю к подоконнику.

Рома, недолго думая, стремительно повторяет мой маневр и приближается.

Я смотрю в его глаза, цвет которых в этом свете темно-синий, даже черный.

Непроглядная тьма, эмоции в которой не видно, да мне и не нужно их видеть. И так понятно, чего он хочет, кого он хочет, да и его крупное желание уже на грани приличий тычется прямо мне в коленку.

— Ты, кажется, не слышала. Раздевайся.

Трепещу от его властного тона и медленно поднимаю руки к пуговицам на рубашке. Расстегиваю верхнюю, не отрывая взгляда от напряженного лица, потом еще одну. Его дыхание учащается, мускулистая грудь вздымается все больше.

Как же мне нравится возбуждать его, мучить, дразнить. Раздеваться медленно, предмет за предметом, доводить его до сумасшествия, наблюдать, как он заводится, как жилка на шее бьется в бешеном ритме сердца.

Все это возносит чувства к небесам. Все это дает новый заряд наслаждения по всему телу.

Он протягивает руку к моей оголившейся груди и кончиком пальца трогает сосок, словно нажимает неведомую мне кнопку, что спускает с тормозов желание.

Делаю шумный выдох, проделывая своей рукой тот же маневр, только касаясь пальцем увлажненного кончика члена.