– Но это же просто нелепо – ведь я всегда делаю именно то, что ты говоришь. Если ты все-таки настаиваешь, я скажу Кейт, чтобы она не ездила. Но все равно поеду с тобой.

– Ладно, нет смысла спорить. Я сейчас подъеду сюда с коляской.

– Я только предупрежу Кейт и сразу выйду, – ответила она. Зак пошел нанимать в конюшню легкую повозку. Если уж Роуз взбредет в голову какая-нибудь идея, с этим уже ничего не поделаешь. Обычно ему в ней нравилось эта черта, потому что это всегда приводило к обмену шутками и подтруниваниям между ними. Но на этот раз он всерьез беспокоился о ее безопасности. Его отец был прав: женщинам иногда надо жестко указывать, как следует вести себя в тех или иных случаях, иначе они начинают артачиться. Особенно это касалось таких бесшабашно-храбрых рыжих головок, как у Роуз.

С прошлого вечера им было о чем поговорить. Он считал, что имеет на нее какое-то влияние, пускай и совсем слабое. Его просто бесила мысль, что она по-прежнему считает, будто они с девушками могут перестрелять угрожавших им бандитов.

Роуз вышла из дверей пансиона, свежая, как утренняя заря. Она надела широкополую шляпу, которую так любила, а волосы не убрала в прическу, а свободно распустила по спине. Чем больше он смотрел на нее, тем больше ее хотел. Хорошо это или нет, но они связаны друг с другом, и с этим ничего не поделаешь. Что толку рыдать над прокисшим молоком.

– Стыд какой! Теперь без вооруженной охраны не привезти и десятка яиц, – брюзжала Роуз, когда они тронулись в путь.

Обычно он испытывал наслаждение от их совместных прогулок, но на этот раз настороженность и напряженное ожидание, что в любой момент в них могут выстрелить, заставляли его сидеть на самом краю скамьи.

– Что бы ты ни говорил, но за этим происшествием наверняка стоят твои приятели. И вообще непонятно, с какой стати я должна тебе доверять, если ты с ними из одной шайки.

– Роуз, я не разбойник и не бандит.

– Да, наверное, зато ты – бродяга.

– Ты что, собираешься придираться ко мне всю дорогу? – спросил Зак. – Может, лучше расслабиться и просто послушать щебечущих птичек?

– Ты всегда по утрам такой капризный, Маккензи?

– Я люблю утро!

Роуз замолкла. Он знал, что своим ворчанием она просто пытается скрыть нервозность. И если за этими выстрелами действительно стоит Тейт, у нее есть веские причины нервнимать. Он тоже переживает за этих несчастных официанток – особенно за Роуз. И если, как он подозревал, у Рейборна общие с Тейтом интересы в деле кражи скота, значит, Роуз находится в еще большей опасности.

Его мучила эта мысль всю дорогу, пока они не доехали до фермы Уилсонов. Когда они подъехали, ворота оказались запертыми и заложенными перекладиной.

– Странно, что Кельвин и Эффи не вышли нас встречать, – воскликнула Роуз. Она спрыгнула с повозки подошла к домику и постучала.

– Мистер Уилсон! Миссис Уилсон! – Когда ответа не последовало, она посмотрела на Зака и пожала плечами. – Наверно, они куда-то уехали.

– Разве они могли уехать, не предупредив вас? – спросил он.

– Вряд ли. Они же знают, что мы приезжаем каждое утро. Как бы там ни было, я их и на празднике тоже не видела.

Зак тоже спрыгнул с повозки.

– Может быть, они просто забыли сказать вам, что уезжают?

– Не думаю. Они слишком тактичные, чтобы заставлять нас приезжать сюда понапрасну.

– И дым из трубы не идет.

Роуз взглянула на крышу и кивнула:

– В самом деле. Как ты думаешь, может, они заболели?

– Давай-ка все выясним.

Зак взялся за дверное кольцо, и когда дверь легко открылась, он вошел внутрь. И сразу почувствовал зловоние. Бог знает, сколько раз ему приходилось вдыхать этот скорбный запах.

– О Господи, – пробормотал он.

Старик сидел в кресле, голова его покоилась на столе. Ему выстрелили в спину. Его жена лежала на полу перед камином.

– Не входи сюда, Роуз.

Но он предупредил слишком поздно. Она уже вошла и стояла позади него.

– О-о! Нет! – завопила она и в ужасе закрыла лицо руками. Зак обнял ее за плечи и постарался побыстрее вывести наружу, чтобы избавить от этого ужасного зрелища.

На дворе Зак долго держал ее в объятиях.

– Можешь ты подождать здесь, дорогая, пока я все проверю?

Она кивнула, тихо рыдая.

Вернувшись в домик, Зак на всякий случай проверил пульс стариков, но это было бесполезно. Судя по лужам крови на полу, можно было с уверенностью сказать, что они умерли сразу.

– Ч-что нам теперь делать? – заикаясь, спросила Роуз, когда он снова вышел к ней.

– Для них мы ничего не можем сделать, Роуз. Надо ехать обратно в город и там обо всем рассказать.

– Ты хочешь сказать, мы так их здесь и оставим? Он обнял ее за плечи и повел к повозке.

– Голубка моя, сейчас мы больше ничего не можем для них сделать. Это дело шерифа.

Роуз была убита горем.

– Не понимаю, как кто-то мог так отвратительно поступить с этими милыми, безобидными людьми. Ты думаешь, это индейцы?

– Здесь уже много лет нет индейских войн.

– Тогда кто это, Зак?

В его мозгу возник образ Джесса Тейта.

– У зла нет определенного цвета кожи, Роуз.

– Я просто не понимаю такого злодейства. Кто может быть таким безжалостным?

– Некоторые люди такими рождаются. Никому не суждено самому выбирать, каким путем пойдет его жизнь.

В смятении она спросила:

– Значит, ты оправдываешь любого, кто мог бы совершить такое злодейство?

– Конечно, нет. Но такие люди всегда есть на свете – как Джесс Тейт, например.

– Ты думаешь, это сделал Тейт?

– Я не знаю, Роуз, – ответил он мрачно. Она гневно повернулась к нему.

– Даже зная, каков он, ты все еще продолжаешь якшаться с ним. Поэтому ты так же виновен, как и он.

– Виноват, потому что похож? Будь честной. Иногда обстоятельства жизни человека заставляют его делать выбор, который не всегда оказывается наилучшим. Ты выбрала Старджеса, не гак ли? Я выбрал Тейта. Нам приходится еще очень долго расхлебывать последствия такого выбора.

Всю оставшуюся до Бримстоуна дорогу они ехали в напряженном молчании.

Когда Зак въехал на городскую площадь, шериф Блюм и его депутат, Джед Рингер, сидели на пороге тюрьмы. Ни тот ни другой даже не поднялись на ноги, когда Зак рассказал им о жуткой смерти Уилсонов.

Блюм был приземистым кривоногим мужчиной с животиком, нависавшим над портупеей. У него явно была слабость к хорошей еде и холодному пиву, а двигаться он ненавидел.