Бертран закатил глаза. Мирный тон матери не успокоил, а только сильнее завел его.

– Ты не согласен?

– Почему бы тебе не отстать, мамуля?

– Я знаю, что ты пьешь водку! – сообщила она с ноткой сочувствия в голосе.

Сухо щелкнул замок, потом другой, Бертран скрылся в своем убежище, но в последний момент Флоранс заметила на лице сына то самое, новое, выражение, которое появилось после русской командировки. Она знала: что-то в жизни ее сына изменилось. И это что-то серьезное. Достаточно серьезное, чтобы захотелось выпить. Флоранс собралась с духом и произнесла самым что ни на есть естественным тоном:

– Я не хочу ссориться, но скажу, только не сердись. Ты встретил в России девушку, и она смутила твой покой. И не спорь. У тебя выражение лица сделалось другое! Как ее зовут?

Бертран выскочил в коридор так неожиданно, что напугал Флоранс. Он схватил рыжую замшевую куртку и помчался вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.

– Куда ты?

Он не ответил, и Флоранс побежала следом.

– Бертран! Бертран! Ты… ты…

Он вдруг вспомнил голос и лицо русской старухи, угостившей его свежим яйцом, только из-под несушки, и обернулся с верхней ступеньки.

– Я – что?

Флоранс Жианелли замерла, несколько мгновений они смотрели друг на друга, потом Бертран в сердцах швырнул куртку на пол к ногам Флоранс и ушел в свою комнату. Она повесила куртку на место.

Постучала в дверь и вошла, не дожидаясь ответа. Бертран лежал на спине, подложив ладони под голову. Флоранс ловко обогнула валявшиеся на полу носки, джинсы, футболки, стопки журналов, шнуры, зарядники, полупустые бутылки воды, чашки и остановилась в ногах кровати.

Бертран не произнес ни слова, и она села рядом.

– Я не лучшая из матерей, но и не пустое место. Ну вот, говорю о себе, вместо того чтобы ответить на твой вопрос…

Она тряхнула головой, привычным движением поправила пучок, и Бертран заметил седину в ее вьющихся, густых, очень черных волосах. Кожа у Флоранс была тонкая, очень светлая и почти без морщин, несмотря на возраст. 14 июля ей исполнилось пятьдесят четыре. Дафна позвонила, я послал эсэмэску.

Флоранс улыбнулась – «я никогда не видел такой улыбки» – и сказала:

– Давай я начну, объясню, что думаю и чувствую, а потом выслушаю тебя…

Бертран кивнул.

– Помнишь, как ты бунтовал, не ночевал дома, пока я не купила тебе портативную видеокамеру и видеомагнитофон? Наверное, нужно было купить фотоаппарат, но цена кусалась и…

Бертран не улыбнулся, но был растроган.

– Обстановка в нашем доме нормализовалась, хотя ты наверняка хотел снимать еще и в школе… – Он не шелохнулся. – Когда твой преподаватель математики назвал тебя не по годам развитым подростком с неопределившимися предпочтениями, мы испытали самый настоящий шок. Этот человек понял то, что мы – твой отец-профессор и мать-медсестра – не сумели распознать… Ты никогда не получал отметок выше 10 баллов, так что… – Бертран ухмыльнулся, как мальчишка. – Ты перепрыгнул через класс в начальной школе, возможно, следовало бы через два. – Флоранс покачала головой. – Сам знаешь, как часто ты отвлекал учеников от дела и мешал учителям.

– Диплом бакалавра естественных наук с отличием.

Флоранс выдержала паузу.

– Все верно. Но я до сих пор не уверена, что курить травку было хорошей мыслью. Как и передоз.

– Да это было обычное недомогание.

– Ты не можешь ничего помнить, учитывая, в каком состоянии находился, а я склонна больше доверять врачу, чем твоему дружку-кретину Люка.

– Он стал адвокатом.

– Плевать! – рявкнула Флоранс. – Ничего не хочу слышать о глупостях, которые вы творили, мне нужно – очень нужно! – знать одно: ты сотворил все это, чтобы нас сломить? Чтобы мы позволили тебе бросить инженерную школу?

Бертран не отвел взгляда.

– Не было никакой преднамеренности, все вышло само собой. Все «употребляли», я тоже и… однажды не рассчитал, только и всего.

– Только и всего… – вздохнула Флоранс. – О нас ты не думал…

– Вам в голову пришла гениальная мысль: «Получишь студию, если поклянешься навсегда забыть о наркотиках». Я сдержал слово.

Они смотрели друг на друга, читая по лицам.

– Меня не удивляет, что ты так подумала, – признался Бертран.

– Я хотела, чтобы ты получил диплом инженера, он бы тебе пригодился. Жизнь непредсказуема…

– Наверное… но я больше не мог терпеть.

– А я не поняла. Приняла за легкомыслие и трусость.

Лицо Бертрана болезненно дернулось. Флоранс встала. Подошла к окну. Открыла обе створки, и комната наполнилась свежим осенним воздухом. Минуту спустя она произнесла жалобно-беззащитным голосом, глядя в сад:

– Я говорю всем мамочкам, что они должны быть бдительными и ни за что на свете не вовлекаться в негативную конфликтную спираль, потому что остановиться бывает очень трудно. Я повела себя иначе. Знала, что в наших сложностях виноваты мы оба, и ни разу не поговорила с тобой.

Последние фразы она произнесла скороговоркой, не поворачиваясь к сыну – боялась не совладать с чувствами.

Бертран смотрел на потолок. Его мать права насчет ужасающей силы спирали. Он хотел, чтобы Лола немедленно оказалась рядом. Дистанция между ними не составляла и миллиметра, все было так ясно / мирно / очевидно / хорошо. Возможно. Но он струсил, а сейчас, в эту секунду, отдал бы все на свете, чтобы увезти ее в Россию, купаться в Байкале. Он сказал бы, что любовь – редкость, что она уникальна и требует жертв. Потом им овладел страх. Тот самый, что терзал душу Анатолия. Он запустил длинные узловатые пальцы ему в грудь, добрался до горла. Сволочное чувство до времени таилось во тьме, выжидало, когда появится трещина, чтобы скомандовать своей армии: «В атаку!» А если я заделаю трещину, Лола?

Флоранс вернулась к кровати. Увидела, как судорожно вздымается грудь сына. Он вскочил. Занял ее место у открытого окна. Стоял, опираясь ладонями о стену, поджарый, прямой, сильный. Флоранс чувствовала кипящую в нем страсть. Руки, принадлежащие внешнему миру. Ей никогда не удавалось вовремя загнать его домой и уложить спать. Бертран все детство провел снаружи. Сказать ему сейчас? Да или нет? Бертран опередил мать:

– Та попытка была проявлением трусости. Я часто вел себя как пугливая девчонка.

Он обернулся.

– Ты права. Шестнадцать месяцев назад я встретил женщину. Был у Дафны, один. Она позвонила в дверь рано утром, я открыл, увидел девушку со сломанной ручкой от кухонной двери. Я все починил. Это… – Он улыбнулся, счастливо и печально. – Это была любовь с первого взгляда. Я понял, но промолчал. – Его лицо закаменело. – Не только потому, что она собиралась переезжать и замуж.