Отчасти именно из-за этого они практически не общались после того, как Ника вернулась на мыс Горн: у юноши просто не было времени. Другая же причина заключалась в том, что после Никиного возвращения отношения между ними как-то неуловимо, но ощутимо изменились. Во всяком случае, ощутимо для Ники, ведь именно она стала по-другому воспринимать Нильсона после разговора в «деревяшке»; он здорово обидел ее тем, что поверил, будто она оставила Тристана на Окракоке.

Медбрат наверняка тоже замечал холодок отчуждения, возникший между ними. Тем не менее, когда Ника к нему подошла, Нильсон выдохнул:

– Я скучал…

Ника промолчала; она не хотела говорить «я тоже» просто из вежливости.

Наступило неловкое молчание.

– Я сделал что-то не так? – не выдержал Нильсон. – Это из-за того, что я постоянно занят в лазарете и мы почти не видимся?

– Ты о чем? – нахмурилась Ника, сделав вид, будто не понимает. И сама же задалась вопросом, зачем это сделала. Не проще ли сразу выложить все начистоту? Почему надо усложнять и без того непростой разговор?

Но, видимо, такова уж человеческая натура – всегда хочется еще немного полелеять свои обиды и демонстративно надуться, желая, чтобы виновник сам обо всем догадался, а потом сердиться на него за непонятливость.

– Ты… – Нильсон замялся, подбирая слова. – Ты отдалилась.

– Война, – пожала плечами Ника. Это был удобный ответ, дававший универсальное объяснение любых вопросов.

Нильсона он, похоже, не убедил, но юноша сделал вид, будто его принял. Вероятно, медбрат понимал, что сейчас совсем не место и не время для выяснения отношений.

– Береги себя, – выдохнул он. – Я очень за тебя переживаю… И буду переживать каждую минуту вашего отсутствия.

– Постараюсь.

– Можно… – начал было Нильсон, осекся, но потом набрался смелости и все-таки договорил: – Можно мне тебя обнять?

Ника напряженно кивнула – и в следующий миг оказалась в объятиях, крепких – и приправленных ноткой отчаяния. Нильсон словно не хотел отпускать девушку от себя, хотел оставить здесь, в безопасности.

Не сразу, но Ника начала расслабляться, а ее раздражение и досада стали таять под лучами искреннего беспокойства Нильсона. Как же все-таки приятно чувствовать, что кто-то о тебе волнуется, что ты кому-то нужна! Какое это теплое, умиротворяющее ощущение! Хочется закутаться в него с головой – и так в нем и остаться!

«Зря я так на него обиделась, – размышляла Ника, тоже обнимая юношу. – Если бы я ему рассказала, как все было, он бы мне наверняка поверил. Да еще стал бы яростно защищать меня от тех, кто думает иначе. Но я не дала ему и шанса».

В отличие от боли, разочарования и прочих страданий, приятные минуты не длятся вечно. Нильсон неохотно разжал руки, девушка отступила на шаг и подняла взгляд на медбрата. В его глазах горел самый настоящий огонь тревоги, беспокойства и множества других самых сильных чувств.

– Я вернусь, – пообещала Ника, чувствуя, как это пламя опаляет ее и почти против воли зажигает в ней искры в ответ.

– Я буду ждать, – эхом отозвался Нильсон, и это прозвучало как клятва.

* * *

Агате не потребовалось и минуты, чтобы собраться для переезда, ведь своих вещей у нее не было. Встав утром, девушка умылась, причесалась, накинула на себя пальто, в котором сбежала от Кирби, забрала наброски репортажа и документы, украденные со стола ферр Дайха, и спустилась вниз.

– Не передумала? – спросила девушку мадам эр Кебба.

– Нет, – покачала Агата головой. Вчера она наврала домовладелице, что получила работу в одном магазинчике, у хозяйки которого нашлась свободная комната. – Вы и так были чрезвычайно ко мне добры, мадам, не могу же я вас вечно обременять?

– О чем ты говоришь! – всплеснула руками домовладелица и поправила немного съехавшие от резкого движения каштановые локоны. – Сейчас такое время, что нужно помогать друг другу.

И, словно подтверждая свои слова делом, усадила Агату за стол и накормила завтраком – капустными оладьями.

– Вот, это тебе, – сунула она ей на прощание маленький сверток. Агата машинально его приняла и сразу нащупала завязанные в носовой платок монеты.

– Мадам эр Кебба, – растроганно пробормотала она, – да что вы! Не надо! Мне же скоро зарплату платить будут!

– Держи, держи! Когда она еще будет, твоя зарплата!

– Нет, мне неудобно! Вы и так столько уже для меня сделали!..

– Вот и хорошо. Если могу чем-то помочь, значит, помогу, – заявила мадам эр Кебба, решительно поправляя очки на носу. – Как говорит Голос Свободы, наша сила сейчас в том, чтобы держаться вместе; только так мы сможем выстоять.

Агата скрыла невольную усмешку. Надо же, ее цитируют!

– Спасибо, – прошептала девушка, обнимая хозяйку доходного дома. Какая же она славная!

– Ты в гости заходи, не забывай, – шмыгнула мадам эр Кебба и утерла глаза краем заляпанного фартука.

– Обязательно, – пообещала Агата. – Спасибо вам за все!

* * *

Замки на входной двери были закрыты, внутри, в гостиной, темно и тихо, и все же по каким-то неуловимым, необъяснимым признакам она чувствовала, что дома – чужой.

«Неужели полиция Третьего континента?» – мелькнула тревожная мысль, сердце немедленно заколотилось, и захотелось податься назад и бежать, бежать прочь отсюда.

Усилием воли дама заставила себя успокоиться. Вряд ли вражеские агенты стали бы утруждать себя незаметным проникновением в ее дом и устраиванием засады; скорее, они бы вломились внутрь, вышибая все двери подряд, арестовали бы ее и отволокли в тюрьму, как уже сделали это со многими высокопоставленными чиновницами.

И вообще, возможно, ей просто показалось. За то совсем непродолжительное время, как Сирион пал, жизнь изменилась столь круто, что, должно быть, у нее просто развилась паранойя.

Не торопясь включать свет, дама достала из сумочки небольшой револьвер, который с недавних пор начала носить с собой. Оружием ей прежде пользоваться никогда не приходилось, и она не представляла, сумеет ли в случае чего выстрелить, но все равно один факт его наличия успокаивал.

Сделав еще пару глубоких вдохов, она щелкнула переключателем, и свет люстры волшебным образом приглушил страхи и наглядно продемонстрировал, что гостиная пуста.

Дама убрала револьвер в сумочку и несколько нервно рассмеялась. Да уж, заигралась она в шпионов, теперь они везде ей мерещатся!

Успокоенная этой мыслью, дама сделала несколько шагов – и вскрикнула от неожиданности, увидев, как из развернутого к ней спиной кресла с трудом поднялся незнакомец в разорванной одежде, с рассеченной бровью, кровоподтеком на скуле, заплывшим глазом и залитым кровью лицом.

Он выглядел смутно знакомым, но дама никак не могла вспомнить, где его видела: собственный испуг к этому никак не располагал.