– С Атленгом? – изумился граф и невольно обернулся туда, где стоял министр.

Я повернула голову вслед за дядей и увидела, что граф Атленг смотрит в нашу сторону, но как только он заметил наши взгляды, его сиятельство отлепился от своего места и направился к нам. Дядюшка хмыкнул. Он что-то пробормотал себе под нос, но я не разобрала. И когда министр подошел ближе, он глядел только на графа Доло, оценивающе и чуть насмешливо.

– Ваше сиятельство, – дядя учтиво поклонился, и второй граф ответил тем же.

– Ваше сиятельство. Однако вы не говорили, что ваша родственница – очаровательнейшая особа.

– Мне кажется, очарование Шанриз не требует того, чтобы привлекать к нему чье-то внимание. Прелесть баронессы заметна с первого взгляда, разве не так?

– Не могу не согласиться, – кивнул Атленг. – Похоже, я попросту не глядел на нее ни разу до нашего знакомства. Весьма приятная и достойная девица.

Что я чувствовала в это момент? Умиление, смущение, радость от приятных слов? Ничуть! Я была насторожена и, переводя взор с дяди на министра, видела не любезный разговор, а пристрелку двух противников, раздумывающих, стоит ли им затевать войну или лучше вступить в союз. Они глядели друг на друга одинаковыми оценивающе-испытующми взглядами, и я в этот момент была не более чем предметом торга и соглашения.

Отвернувшись, я прикусила губу и устремила взор на третью сторону в этом союзе. Герцогиня, казалось бы, увлеченная своей беседой с теми, кто окружил ее, время от времени бросала в нашу сторону мимолетные взгляды. И я отвернулась и от нее, потому что усмешку мне сдержать не удалось. Нет, мне не было обидно, потому что я понимала, во что ввязываюсь.

Даже в романах, которые матушка одобряла нам с сестрицей для чтения, я не следила за горестями героини или подвигами в ее славу благородного героя. О нет! Я наблюдала за злодеями. Не потому, что они были мне близки по духу, совсем нет. Сопереживала я даме и ее кавалеру, но действия злодеев всегда любопытны. И первые познания об интригах я получила из любовных романов. Чуть позже, когда я начала совершать набеги на книги отца, то поняла, что злодеи в моих романах наивны, потому что настоящее коварство мне довелось лицезреть в «Исторических хрониках», «Жизнеописаниях» и прочих книгах, не предназначенных для девицы.

И когда я сказала дядюшке «да», я отдавала себе отчет, что меня станут использовать как марионетку, правда, кукловодов становилось всё больше. У каждого была своя цель, но все эти цели не имели ничего общего с тем, чего хотела я сама. И если с кем-то я и могла быть откровенной, то только с главой моего рода, но открываться ему пока не спешила. Сначала нужно было добиться большего успеха и лучше своими усилиями, чтобы граф Доло начал ко мне прислушиваться. И тогда нас станет уже двое, и вдвоем мы сумеем повлиять и на герцогиню. В будущем я собиралась играть наперекор своим покровителям, но так, чтобы не потерять их расположения.

Сомневалась ли я в своих силах? Еще как! У меня не было ни сторонников, ни друзей, ни опыта. То, что мне предлагали, я могла использовать до определенной степени, и пока мы шли в ногу, за мной стояли две… теперь, кажется, три маститых фигуры, имевшие определенный вес при Дворе. Но что будет после?

– О Хэлл, – одними губами произнесла я.

А после поджала их и обернулась к их сиятельствам. Господа графы, успев обменяться несколькими фразами, уже, кажется, закончили разговор. Министр перевел на меня взор, поклонился и направился прочь. Дядя обернулся ко мне и вопросил:

– Чем вы его заинтересовали? Атленг явно настроен к вам благосклонно, а он редко бывает в таком состоянии. Что вы ему сказали?

– Я была с ним откровенна, дядюшка, – ответила я. – Насколько это возможно. И мы неожиданно сошлись во взглядах.

– Вы обещали ему королеву, – понизив голос, уверенно произнес его сиятельство.

– Отнюдь, – сказала я, глядя вслед нашему новому союзнику. – Я разделила его взгляды, но обещаний не давала, а он не требовал моих заверений.

Граф накрыл сгиб своего локтя моей ладонью и повел вперед.

– Даже не знаю, радоваться его заинтересованности в вас или нет. Это крайне тяжелый человек…

– Он просил меня быть осторожней, – прервала я дядю. – Сказал, что против меня что-то затевается.

Его сиятельство вновь остановился и повернулся ко мне.

– Что? – коротко спросил он, и я пожала плечами:

– Ему это неизвестно в точности, но попросил быть меня осторожней и благоразумней. И потому… – я посмотрела дяде в глаза: – Я не хочу делать того, что вы мне велели. – Граф открыл рот, но я отрицательно покачала головой и указала в сторону деревьев.

Его сиятельство покорился. Мы отошли ближе к краю поляны, где никого не было. Дядя привалился спиной к дереву, скрестил на груди руки и выжидающе поглядел на меня, и я не стала томить.

– Я не могу и не хочу разыгрывать восторг, это против моих убеждений, потому на малую охоту я не попаду. И, признаться, я не хочу там быть. Ни участвовать, ни ощущать неприязнь окружения. Здесь у меня есть вы и ее светлость, а там будут графиня и принцесса, а значит, другие охотники окажутся на их стороне. Быть жертвой я не желаю, дядюшка, не хочу несколько дней кряду отвечать на ядовитые выпады и сражаться за каждый свободный вздох.

– Постоянно оставаясь в тени герцогини, вы не добьетесь успеха в деле, которое задумали сами. Жизнь при Дворе – это постоянное сражение за свое место, за милость государя, за успех в обществе. Порой одиночество и противостояние свету становятся испытанием, и нужно пройти его с честью, чтобы оказаться победителем, а не жертвой, которой вам быть не хочется. Так что же вы намереваетесь предпринять, Шанриз?

– Позвольте мне остаться собой. Во мне достаточно азарта и без притворства, но вы должны одобрить то, что девице делать не пристало, но я собираюсь устроить.

– Подробностей, – сухо приказал граф, и я, оглянувшись еще раз, рассказала ему о том, о чем немало думала за те две недели, что прошли после нашего разговора.

Придумала я не только что, но оттягивала этот разговор до последнего, чтобы у его сиятельства не было времени изобрести отговорки и настаивать, когда он поймет, что всё может пойти прахом из-за моего нежелания действовать так, как он мне велел. Дядя слушал меня, не перебивая, лишь скептически хмыкал. Но когда я закончила, он, ненадолго задумавшись, произнес:

– Это безумие, и