– Это – Арчибалд, йоркширский терьер. Он самый главный член нашей семьи. Ему два года. Считается, что у собак один год жизни равняется семи годам у человека. Значит, ему четырнадцать лет – почти как тебе. Надеюсь, вы станете с ним друзьями!

– У меня никогда не было собаки, – прошептала Алессандра. – В монастыре не принято иметь животных. Ни кошек, ни собак.

– Это мой папа. Он добывает нефть. А это моя мама, Дорис. Она очень красивая и добрая. Она любит розы. У нас их двести кустов. А ты любишь розы?

– Да. Моя обязанность, вернее одна из них, ухаживать за розами в монастырском саду. – Алессандра подняла глаза и улыбнулась. – А ты похожа на маму, Джессика, только еще красивее. Ты студентка?

– Да. И еще немного актриса. Снялась в фильме «Царица Пальмиры». Была такая отважная женщина, которая восстала против гнета Римской империи. Правда, это было очень давно. В конце концов она обрела любовь и счастье. А Нельсон, – она повернулась к Джону, – знаменитый кинорежиссер. Он знаком с самим Папой Римским. Это он лично дал нам разрешение приехать сюда. Его волнует твоя судьба, Алессандра.

– Думаю, на сегодня достаточно, – вмешалась в разговор настоятельница. – Алессандра устала, вы сами видите. За несколько минут она столько узнала о своих родных, о маме! Это же настоящее потрясение! Да и я тоже взволнована. Мне ведь рассказывали совсем иную историю жизни Анны Бальдини. – Она повернулась к девочке. – Мы тебя отпускаем, Алессандра. Можешь вернуться в свою келью, к своим привычным делам. А завтра мы ждем тебя здесь ровно в одиннадцать часов утра. Ни друзья твоей мамы, ни я, ни даже сам Папа Римский не могут заставить тебя принять решение. Ты сама должна решить, останешься ли ты в монастыре и посвятишь свою жизнь Богу или выберешь жизнь мирскую – в новой семье, в новой стране. Иди с Богом, дитя мое. А я буду молиться за тебя, чтобы Господь вразумил тебя и помог принять верное решение.

Алессандра встала, но тут же повернулась к Джессике. Она покраснела от смущения.

– Могу я вас спросить, где похоронена моя мама?

– На католическом кладбище Хьюстона.

– А могу я взять с собой в келью эти фотографии, чтобы рассмотреть их получше?

Джессика вопросительно взглянула на мать-настоятельницу.

– Да, дитя мое. В порядке исключения я тебе это разрешаю.

Алессандра ушла. Настоятельница пригласила американцев принять участие в ее скромной трапезе.

После ужина она отправилась на ночную службу, отдав перед этим распоряжение разместить гостей монастыря на ночлег.

– Какая у нее трудная, однако, жизнь! Ведь ей уже семьдесят лет! – воскликнула Джессика.

– Здесь это не считается преклонным возрастом. Монастырский уклад особенный. Но настоятельница достойно несет свой крест. Интересно, кем она была в мирской жизни? Может быть, баронессой?

– А может, балериной?

– Боюсь, она нам никогда этого не скажет.

Хотя Джессика и Нельсон спали в разных кельях, но думали об одном и том же: какое решение примет Алессандра.

Без пяти минут одиннадцать они уже были в покоях настоятельницы. Та взяла в руки знакомый им бронзовый колокольчик и зазвонила. Дверь отворилась, и на пороге появилась Алессандра.

Было видно, что она провела бессонную ночь: щеки ее ввалились, глаза были воспаленными от пролитых слез. Она молча села на стул, сцепив впереди пальцы. Все смотрели на девочку, не решаясь торопить ее с ответом. Наконец она заговорила:

– Мне почти тринадцать лет, но я никогда не знала, что такое семья. Теперь у меня есть шанс узнать это. Я благодарна вам, матушка-настоятельница, за то, что все эти годы вы дарили мне ощущение надежности и безопасности. Сейчас передо мной открывается иная жизнь – возможно, полная опасностей, о которых я даже не подозреваю. Но я хочу достойно пройти эти испытания, так как знаю: жизнь в монастыре закалила меня духовно, а это самое главное.

– Тогда собирайся, дитя мое. В добрый час! – Мать-настоятельница подошла к девочке и перекрестила ее. – А мне надо отдать распоряжение сестре Бригитте. – Она повернулась и вышла из комнаты, но Джессика заметила, что на глазах настоятельницы блеснули слезы.

Джон и Джессика бросились к девочке.

– Мы понимаем, Алессандра, как непросто далось тебе это решение, но мы сделаем все, чтобы ты о нем никогда не пожалела.

Они сидели в римском аэропорту, ожидая самолет на Нью-Йорк. Нельсон переводил взгляд с Джессики на Алессандру, задремавшую в кресле.

– Я люблю тебя, Джесс, – сказал он.

В ее серебристо-серых глазах зажглись золотые искорки.

– Я тоже люблю тебя, Джон, – призналась она.

Мимо них, оживленно переговариваясь, прошла группа японских туристов, увешанных портативными видеокамерами.

– О чем ты думаешь? – спросила Джессика, заметив, что взгляд Нельсона стал вдруг очень сосредоточенным.

– Конечно, о нас с тобой. И об Алессандре.

– А о чем еще? Я тебя знаю! Не пытайся увильнуть от ответа.

– Я думаю о новом фильме, – признался он наконец.

– О фильме?

– Да. У меня уже и сценарий почти готов.

– Когда это ты успел? Тебе в последнее время было совсем не до сценария!

– А разве то, что произошло с нами за последние три месяца, не сюжет для фильма?

Джессика опешила, а потом улыбнулась.

– Конечно, сюжет. Только никто не поверит, что такое возможно. Скажут, что мы все выдумали.

– Но мы-то знаем, что это правда!

Они засмеялись.

От этого смеха проснулась Алессандра. Девочка стала внимательно вглядываться в их лица. На ее лице тоже появилась улыбка – сначала неуверенная, почти робкая, а потом все более широкая. Вскоре они смеялись уже втроем – весело и заразительно, как это могут делать только счастливые люди.