Снаружи царствовало неприглядное однообразие. Но когда мы оказались над материком и приблизились к горам Земли Королевы Мод, картина стала меняться. На высочайших пиках хребта еще белели остатки ледников. Лед был белоснежный, очищенный от грязи, благодаря испарению с морской поверхности на затененных склонах он отдавал синевой, от которой захватывало дух.

Перевалив через горы и оказавшись над материковой пустыней, мы влетели в густое облако и угодили под снегопад. Я спросил Оскара, безопасно ли лететь в таких условиях. Он посмотрел на меня гак, словно я задал по- детски глупый вопрос.

— Абсолютно безопасно.

Его явно волновало совсем другое. Поколения жили и умирали в надежде, что в один прекрасный день Вокс встретится и сольется с гипотетиками, и вот теперь поколению Оскара выпала честь осуществить это пророчество. Присоединившись к экспедиции, он оказался на самом острие этого эпохального события. С его точки зрения, это было потрясающей удачей, независимо от того, чем все кончится — успехом или провалом.

* * *

До самой посадки за бортом свирепствовал шквальный ветер.

Если бы с моих времен сохранились карты, то ориентироваться по ним было бы опасно. Толстые ледяные щиты растаяли уже много столетий назад, моря Росса и Уэдделла соединились и отрезали Восточную Антарктику от огромных островов у западного побережья материка. По словам Оскара, место нашего приземления находилось на бывшей Земле Уилкса, примерно на семидесятой широте Южного полушария. Это была плоская галечная равнина.

Лишь только наше судно коснулось земли, мы надели непродуваемые толстые комбинезоны, хранившие тепло тела, и плотные маски, в которые подавался воздух из баллонов. Люк открылся, и мы оказались посреди невзрачной, но не сказать, чтобы совсем уж уродливой местности. Вся Антарктика представляла собой пустыню, но и пустыни часто бывают красивы. Я вспомнил просторы Экватории, пустыни Юты и Аризоны, старые пейзажи Марса, бывшие до Спина, до уподобления планеты Земле. Нас встретил каменистый и по-марсиански безжизненный ландшафт. Климат здесь был холодный, как и обещал Оскар, но не настолько, чтобы не таяли ледники, и довольно сухой. Снегопад в конце лета, под который мы попали, не мог образовать даже стойкого снежного покрова: снег таял прямо на глазах, несмотря на налетавшую то и дело метель, которая заметала все впадины и не позволяла как следует разглядеть уходящие вдаль параллельными рядами невысокие хребты.

Сквозь облака порой проглядывало низкое солнце. Оставалось еще несколько часов светлого времени суток, но мы были полностью оснащены для работы в темноте. Солдаты погрузили мощные прожекторы и груды всевозможного оборудования в самоходки-вездеходы на высоких колесах. Потом экспедиция построилась в длинную колонну: ее авангард составляли военные, арьергард — штатские, то есть мы.

Ориентировались мы по компасу. До машин гипотетиков было еще очень далеко — мы специально приземлились вне того периметра, где исчезали вокские летательные аппараты. Теперь мы должны были на собственном опыте испытать, как повлияет на нас и на наши приборы пересечение опасной невидимой черты. «Конечно, мы доверяем гипотетикам, — объяснял Оскар. — Но у них, как у всех живых существ, что-то обязательно функционирует само по себе. Что-то может происходить вопреки их воле, особенно учитывая огромные различия в шкалах времени и пространства у нас и у них». Но все его слова почти ничего не значили по сравнению с воем ветра, с монотонным хрустом гальки у нас под ногами, с запахом сероводорода, который мы вдыхали, несмотря на маски.

* * *

Мы шагали уже почти час, когда один из членов технической бригады, не расстававшийся с каким-то прибором, подал знак остановиться.

— Вот и периметр, — прошептал Оскар.

Мы достигли воображаемой черты, за которой таинственным образом исчезали все беспилотные аппараты с Вокса.

Трое солдат осторожно двинулись дальше, остальные ждали, затаив дыхание. Метель ослабела, в небе появились просветы, но день уже померк. Научная бригада включила два прожектора, и мглу прорезали мощные лучи.

Разведчики ушли недалеко и, остановившись, помахали нам. Мы опасливо двинулись к ним. О нашем появлении гипотетиков — если им было до нас дело — оповещали шарящие по равнине лучи.

Мы ступили внутрь опасного периметра — и ничего не случилось.

* * *

С наступлением ночи ударил мороз, и мы застегнули капюшоны, почти полностью накрыв ими свои кислородные маски. Ветер дул по-прежнему, но уже не швырялся снегом, и мы смогли различить впереди очертания машин гипотетиков. Они оказались совсем близко. Техники спешно направили на них свои прожекторы.

То, что мы называли «машинами гипотетиков», вблизи больше походило на огромные геометрические фигуры. Ближайшая к нам была идеальным кубом длиной примерно в полмили и передвигалась — медленно, но заметно для глаза. На столь близком расстоянии почва у меня под ногами ощутимо вибрировала.

Мы молча подошли к кубу. Наши разведчики сначала выглядели рядом с ним карликами, потом и вовсе потерялись на его фоне. Лучи прожекторов ползали по отвесной поверхности, похожей с виду на песчаник, на которой глазу не за что было зацепиться. Трудно было не принять этот объект за гигантское здание, только без окон и дверей, загадочное, как запечатанная пирамида древности.

Мы долго стояли, совершенно завороженные. Оскар сказал, что наше появление наверняка зафиксировано, но мы не замечали никакой реакции. Потом наши специалисты приступили к работе: установили треноги, водрузили на них прожекторы, достали свою аппаратуру и развернули на холодной каменистой земле маленькую научную станцию. По пустыне заскользило множество лучей разной степени интенсивности, превращая ночь в чересполосицу света и тьмы.

Позади первого куба, на расстоянии пары километров, обнаружилось еще полдюжины объектов примерно того же размера, но разных, хотя столь же элементарных форм: цилиндры, восьмиугольники, усеченные сферы, конусы. Одни имели цвет песчаника, как первый куб, другие были просто черными, кобальтово-синими, черными, как обсидиан, желтыми, как кадмий. Каждый мог бы вмещать по целому городу, и все они ползли с одинаковой небольшой скоростью в направлении гор и моря.

— Какие огромные! — прошептал Оскар. — Но по сравнению с общей массой гипотетиков это песчинки.

В резком искусственном свете его маска превращалась в дыру, а лицо в мордочку выглядывающего из норы зверька.

— Страх был бы неуважением, но он же так естественен!

Еще бы, мысленно поддакнул ему я. Как не трястись от страха здесь, в полярной пустыне, оставшейся от планеты, где появились первые люди и где лежат в братских могилах миллиарды их потомков! Пока техники возились с приборами, я, не спросив у Оскара разрешения, подошел ближе к основанию куба и остановился в нескольких сотнях ярдов от него. Оскар поспешил за мной.

Какая древность! Я не заметил ни одной трещинки, никаких признаков возраста — куб вполне мог быть изготовлен только вчера, а то и всего час назад, — но от него буквально веяло несусветной стариной, как холодом от ледника. У основания куба почему-то не было свежевыпавшего снега — он был как бы очерчен темной полосой.