– Разумеется!

– Кто нашел пленников?

– Не поверишь! Патруль ДПС! – Эмма фыркнула. – Проезжали мимо. Смотрят – машина подозрительная. Двери открыты. В багажник сунулись, а там трое со связанными руками, с кляпами во рту, друг на друге трамбуются. Хорошо, что багажник был большой, а то задохнулись бы.

– Разумеется, никого не нашли. Но это еще не конец истории, так? – догадался Сергей.

– Так. Марков в те дни ходил такой… Как свинцовая туча перед грозой. Ни на кого не смотрел, ни с кем не разговаривал.

– Даже с тобой? – не удержался от ревнивого вопроса Сергей.

– И со мной. Началась проверка всех телефонных разговоров, всех контактов. Так чистили сверху донизу, что я себя, как под микроскопом, чувствовала.

– Никого не нашли?

– Нет. Но спустя месяц в своей каптерке на работе был обнаружен повесившимся охранник. Один из тех, кто был в ночь ограбления сопровождающим. И у него в кармане нашли листок со схемой проезда. Так-то вот…

– Подозрения со всех тут же сняли, – проговорил задумчиво Сергей.

– Да. Подозрения сняли, и дело об ограблении Марков приказал спустить на тормозах. Все было предано забвению.

– А что следствие?

– Убийц охранника, разумеется, не искали, сочли самоубийством. Ограбление вообще не озвучивалось. Деньги-то были левыми. Так что…

– И что же хотела от тебя Марго?

– Эта гадина позвонила мне поздно вечером, можно сказать, ночью. – Эмма вздохнула, вспомнив отвратительный разговор. – И не просто намекнула, а ясно дала понять, что считает меня виновной в том ограблении.

– То есть?! – Сергей нервно заворочался. – Что значит она считает?! Сказать можно много чего!

– Да, но она утверждала, что имеет доказательства моей вины.

– Какие?

– А я знаю?! Я вообще ничего не поняла. Потом провалялась без сна до утра. Все вспоминала, думала, может, когда где лишнее сболтнула.

– Это ты-то?! – фыркнул Сергей. – Скорее камни заговорят!

– Вот и я про то же. Я по сути своей немногословна, а такие вещи вообще никогда и ни с кем не обсуждала. Кроме Маркова, разумеется.

– А повесившегося охранника ты хорошо знала?

– Да так… Знала, что в штате у нас. Что очень надежен, потому и была шокирована, когда план проезда у него в кармане нашелся.

– Так это же подстава, ясно!

– Может, да, а может, и нет. Все пометки на той схеме, между прочим, его рукой были сделаны. Почерк узнали все, включая его близких. И удушение было очень похоже на самоубийство.

– А денег так и не нашли?

– Нет.

– Понятно…

Он вздохнул.

История в самом деле была отвратительной. Получалось, что вор у вора деньги украл. Марков бесчестен, не зря он ему сразу не понравился. Но многие строили свой бизнес по той же схеме, что и он.

Марков окружил себя такими же бесчестными людьми. Эмма не в счет, конечно же. В ее порядочности Сергей не сомневался. И вот кто-то из этих бесчестных людей, причастных к тому давнему ограблению, почувствовав, что запахло жареным, решает устранить угрозу.

А что в данном случае есть угроза? Правильнее, кто?

Марго! Она уже всем поперек горла. Она ведь наверняка не только Эмме звонила, но и еще кому-нибудь. Угрозу в лице Марго устраняют. И можно допустить, что решают устранить заодно и Эмму. А почему ее решают убить?

– А потому, потому, потому… – забормотал он скороговоркой. – Потому, что ты можешь что-то вспомнить.

– Но я не помню! Ничего такого не помню! И в те дни пыталась додуматься, бесполезно! У меня ничего не выходило, Сережа.

– Не выходило? – Он улегся на бок, привлек ее к себе и зашептал куда-то в шею, путаясь в ее волосах губами. – Нужно вспомнить все, милая. Иначе тебя заставят это сделать.

– Кто?

– Милиция! Они ведь прицепятся к тебе, так и знай. Неделя, другая у них, как обычно на раскачку. Пока вспомнят то давнее дело, пока параллели проведут. Пока убийство Марго и твоей сестры соединят звеньями в одну цепь, как раз дней десять-пятнадцать пройдет. Но вот когда они установят, кому звонила Марго накануне своей внезапной гибели, тогда берегись! Тогда они в тебя вцепятся…

– Но как же так, Сережа?! – возмутилась Эмма. – Это же неправильно! Я ведь тоже как бы пострадала.

– Как бы!.. Но не пострадала. И это не зачтется, поверь! И вообще… Смерть твоей сестры может тебе как на руку быть, так и наоборот.

– То есть?! В каком смысле на руку?! Ты что такое говоришь?!

Эмма попыталась вырваться, но он не отпустил. Да, он говорил ужасные, жестокие вещи, но он не врал ей. И готовил ее к самому худшему. А оно, он знал, наступит непременно.

Во-первых, потому, что кому-то этого очень хочется.

Во-вторых, потому, что ему сейчас хорошо. А когда ему бывало хорошо, то непременно жди всяких разных бед. Так всегда в его жизни было, с самого раннего детства.

«После радости – неприятности, по теории вероятности», – любил повторять его отец, всегда осторожно радующийся жизни.

Сергей его не понимал никогда. И любил вдыхать счастье полной грудью. Судьба очень быстро откорректировала его дыхание. И хотелось ему того или нет, но счастье ему приходилось дозировать. Делить по чуть-чуть на каждый день, чтобы не захлестнуло. Но вот сегодня не рассчитал. Сегодня переборщил, потому и ворочалось неприятное чувство ожидания скорой беды.

– Тебя ведь могут обвинить в убийстве своей сестры, Эмма, – выговорил он через силу, знал, что она ужаснется. – Погоди, не вырывайся, выслушай сначала!

– Додумался тоже! – Она стукнула его коленкой по бедру. – Я же была на работе в это время.

– Это детали, – усмехнулся он с грустью. – Но ничто не помешает следователям поверить в твою виновность.

– Почему? Ну вот почему ты так говоришь?!

– Потому что я немного знаю, как они думают, – нехотя признался Сергей, вспомнив долгий судебный процесс над его родителями, который закончился его сиротством.

– И как они думают? – Она все же отодвинулась, включила ночник и удивленно воскликнула: – Ты что, сидел в тюрьме?!

– Нет, не сидел. И не привлекался. И не позволю, чтобы тебя привлекли.

– Откуда же познания?

– Долгая история, и совершенно не к месту, – поморщился он. – Как-нибудь расскажу в другой раз. Но… Ты станешь меня слушать или нет?

– Говори.

Надо же, она научилась быть кроткой. Научилась не взбрыкивать, не отгораживаться молчанием, слушать умеет, оказывается. Слушать и повиноваться. И как ни странно, это не коробило, а наоборот…