Она имя свое не любила. Еще в школе дразнили Владиком, а если и называли Владой, то непременно с отчеством вдогонку.

У Орлова вышло не так. У него вышло просто замечательно. У него вообще все выходило бесподобно и не так, как у всех.

– Значит, так… – начала она говорить.

Позвонили ей вчера после его ухода. Звонила женщина, по голосу не поймешь, молодая она или нет, через платок, возможно, говорила. Позвонила в дежурную часть и попросила перевести звонок на Орлова. Влада взяла трубку, и эта женщина без возраста сказала ей, что если ее интересуют подробности убийства Шлюпиковой Маргариты, то ей надо приехать в тот дом, где та была убита. Подняться на последний этаж, и там она кое-что найдет.

– Так и сказала: кое-что? – уточнил Орлов, слушая очень внимательно.

– Да, так и сказала.

Влада поехала, поднялась на последний этаж, увидела прислоненную к стене ножку от стула в темных засохших пятнах, вызвала понятых, оформила изъятие. Потом зашла в квартиру, где вместе с соседями проживала погибшая, опросила тех, кто там находился. Один из жильцов узнал ножку от стула, который на неделе выбрасывала Гаврилова. Ножка уж больно вычурная, такую не перепутаешь.

– Узнал мужчина или женщина?

– Мужчина. Он сам помогал ей вытащить стул на помойку. Одной ножки точно не хватало. Именно той, которую нашли.

– С самой Гавриловой поговорить удалось?

– Да. Она сказала, что ничего не знает. Стул решила выбросить, потому что колченогий, мол, зачем он ей.

– А когда он стал колченогим, не уточнила?

– Она не помнит, вот в чем дело. Говорит, стоял он и стоял в углу. Никогда на него не садилась, раньше вещи сына на нем лежали. Теперь пустовал. Может, говорит, спьяну когда сломала, она не помнит. А тут решила шторы снять для стирки, стул взяла, а у него ножки одной не хватает.

– Ага! – обрадовался Орлов. – Рассказывай дальше, Удалова.

– А дальше рассказывать нечего. Все запротоколировала. Ножку сдала на экспертизу, чтобы пятна идентифицировали. Если обнаружится, что на ножке этой кровь Шлюпиковой, то…

– То что?

Он снова с насмешкой смотрел ей прямо в зрачки, и Владе просто под стол хотелось забраться, чтобы не было этой пытки.

Ну и характер, в самом деле! Ухмыляется, будто давно догадался, что в том подъезде произошло тем утром. И что произошло потом.

– А то, что Гаврилову нужно брать под стражу, – насупившись, выпалила Удалова.

– Бери, я не против, – неожиданно согласился Орлов и тут же поспешил все отравить. – Только это тебе ничего не даст, поверь мне. Никакого отношения она к этому убийству не имеет. Кто-то слышал о ее угрозах в адрес Шлюпиковой, решил этим воспользоваться. Убил Шлюпикову очень витиевато. Сначала съездил ей по головушке, как если бы это могла сделать озлобившаяся женщина. А потом лошадиную дозу страшного препарата ей вкатил, который очень трудно определить.

– Но ведь определили же!

– Это потому, Удалова, что профессионалы работают, а не дураки. От такого удара по голове умереть невозможно.

– На что тогда надеялся убийца?

– Либо на наше головотяпство, либо…

Орлов склонил голову к плечу, рассматривая симпатичную помощницу. До всего этого он дошел еще вчера, когда долго думал, отключив телефоны. И вывод его, который он сейчас озвучит, ее должен порадовать. Только вот…

Заслужила ли она такого поощрения? Злится ведь сейчас на него, он видел, что злится. Скажите, какой бяка начальник, не хочет ее версию на веру принимать.

Ээ-ээх, воробышек! Сколько тебе еще предстоит ошибаться! Главное, чтобы ошибки эти человеческих судеб не ломали, а личное разочарование не в счет. Это, как говорится, издержки их профессии.

– Либо что, Геннадий Васильевич?! – Она даже попку от стула приподняла, до того ее захватило.

– Либо ты права, и Шлюпикову сначала со злости кто-то по голове огрел, а потом уже, когда она в кабине лифта ползала или в обмороке пребывала, кто-то ей в зад этот убийственный препарат вкатил.

– А так бывает?

Влада зарделась от удовольствия. Шутка ли – ее похвалили. Пускай так завуалированно, но похвалили.

– Бывает, троечница, по-разному, – кивнул Орлов, заметив ее удовольствие. – И так тоже. Может, планировалось ее возле машины подкараулить и вколоть эту дрянь куда-нибудь в шею. Или когда она из лифта выходить станет. Заметила, как там замысловато коридор на первом этаже изгибается? Там спрятаться – делать нечего. Мимо пройдешь, не увидишь. Ну! И что ты скажешь на все это? В совокупности с твоей ножкой от стула, а?

– Я скажу? – Она судорожно сглотнула, как на экзамене у самого строгого препода в академии, честное слово. – Я скажу, что тот человек, который подбросил ножку стула, чтобы подставить под подозрение Гаврилову, не знал, что Шлюпикова умерла от сильнодействующего препарата. Этот человек думал, что умерла Маргарита от удара по голове. И он решил воспользоваться ситуацией…

– Погоди, Удалова! Не туда сворачиваешь! – поморщился Орлов. – Начала хорошо, а потом… Тот, кто шарахнул ее по голове, мог после запросто вколоть ей этот препарат, помни, что я тебе говорил. А сделал так, чтобы нас запутать.

– Да, но если покушающихся было двое, и каждый из них действовал самостоятельно, то разумно предположить, что ножку от стула подбросил…

– Тот, кто сделал смертоносный укол – раз, – начал загибать пальцы Орлов. – Тот, кто сам ударил Шлюпикову, – два. И тот, кто хотел защитить того, кто ударил. Защитить от подозрений. Значит, значит… А это, в свою очередь, значит, что этот человек опасается, что напавшего на Шлюпикову мог кто-то видеть. Пройдись-ка ты еще раз по всему подъезду с опросом, Удалова. Со всеми поговори, не гнушаясь алкоголиками, они там этажом или двумя выше Гавриловой живут. Могли что-то видеть. Их на разговор откровенный вызвать в период похмельного синдрома – делать нечего. Хотя… Я туда сам схожу. А ты пока установи-ка мне, с какого телефона звонил твой анонимный доброхот. Пробей все звонки Шлюпиковой, странно, что ты еще этого не сделала. И давай-ка поговорим теперь о Пеликане. Что-то не нравится мне его смерть от выстрела в сердце. Неужели развязать посмел, бродяга, да снова облажался, убил не ту Быстрову?..

Эмма Быстрова, некоронованная королева его развалившегося карточного королевства, сидела сейчас за столом напротив и с удовольствием поедала картофельную запеканку с овощами. На него она почти не смотрела и снова почти не говорила с ним.

Что же, все повторяется? Все повторяется. Все возвращается: и молчание, и снисходительное понимание с ее стороны, и высокомерное сочувствие. Все так было, так будет опять.

Но вот в чем дело! Он готов был терпеть. Лишь бы она была рядом. Только когда увидел ее, выбирающуюся из машины и спешным шагом приближающуюся к нему, он понял, как сильно по ней скучал. Да, давил все в себе и чувства, и нежность к Эмме. Да, поддакивал Марго, потому что ему хотелось ей поддакивать. Хотелось облить грязью Эмму, растоптать хотя бы словесно. Хотелось не страдать, не думать о ней, делать вид, что все давно прошло и никогда уже не вернется.