— Ну ставь ее, чего застыл? — засмеялась Ксюша. — То не реагирует, когда на глазах человек тонет, а теперь прямо замер в позе спасителя.

Потапов поспешно опустил на песок Веронику, и его глаза невольно остановились на туго облепленных мокрой юбкой крутых бедрах и стройных ногах с тонкими щиколотками.

— Благодарю вас, господин Потапов. Я, честно говоря, не рассчитывала на вашу помощь. Так долго вы не решались на нее… — отдирая юбку от ног и не поднимая головы, с иронией произнесла Вероника.

— Он растерялся, бедный… — поддержала ее улыбающаяся Ксюша.

— Ни в чьих благодарностях не нуждаюсь! — отрезал Потапов и, не оглядываясь, отправился догонять еле виднеющихся на горизонте сестру Монику с Марией. Потом он еще долго ощущал на себе чуть уловимый запах магнолии…

…Теперь он сидел к ней спиной и чувствовал, как загораются уши от ее взгляда. Ему было досадно и тоскливо оттого, что ни с кем он не может поделиться новым неожиданным фактом в своих взаимоотношениях с осточертевшей мулаткой. Ксюша знала ровно половину, и все, что касалось Марии, было запретной темой… Севка, ясное дело, без директив Алены будет избегать всяких разговоров. Звонить Ингвару и напрягать его сейчас, во время рабочего дня… Промучившись минут десять, Потапов все же соединился со своим другом и односложно пересказал ситуацию. Когда он закончил разговор, то с раздражением отметил, что Вероника вслед за сдвинувшейся тенью пересела ближе к нему и, конечно же, слышала весь разговор.

Впрочем, ее лицо, наполовину закрытое дымчатыми темными очками, ничего не выражало, и Потапов подумал, что если и слышала, то все равно не поняла ровным счетом ничего. Нэнси Райт, Марина Миловская… для нее это ничего не значащие чужие имена.

— И о чем вы так глубоко задумались, если не секрет? — на всякий случай задал ей вопрос Потапов.

Вероника сдвинула очки на голову, открывая совсем не тронутый загаром из-за всегдашней густой челки высокий лоб и, глядя прямо в лицо Потапову своими странными глазами, вздохнула:

— Я думаю о том, как ничтожно мало нас, живых, на земле относительно мертвых. Какая-то жалкая кучка. И все равно тесно…

Потапов подумал, что он где-то уже слышал эту мысль или читал нечто подобное и в ответ только пожал плечами…

— Мария расстроится, когда узнает, что ваша запланированная прогулка на катере отменяется. Катерок ушел на многочасовую экскурсию и вернется только к вечеру, — чтобы досадить хоть чем-то Веронике, медленно проговорил Потапов.

— Нестрашно, — помедлив, ответила гувернантка. — Завтра поедем. Можем и вас с собой пригласить.

— Нет уж, увольте… — У Потапова рвались с языка обидные несправедливые слова, но он с трудом сдержался.

— Понятно. Вам и здесь хватает… нашего общества. — Голос ее прозвучал грустно и без всякой насмешки. — Ваш охранник что-то совсем заскучал. Может, угостить его кофе?

Потапов машинально повернул голову в сторону привалившегося к стволу пальмы толстого молодого араба в голубой форме и резко ответил:

— А вот это уж не ваше дело!

Он повалился ничком на песок и, закрыв глаза, мучительно соображал, почему эта несчастная гувернантка мешает ему, как соринка в глазу. Почему вызывает такое глухое раздражение? И в то же время… он ловил себя на мысли, что где бы ни появлялся, первым делом выхватывал глазами ее темную сутулую фигуру… чтобы потом искать повод сказать ей что-нибудь обидное и злое…

— Ты несправедлив к Веронике, Ник, — с досадой заметила как-то Ксюша. — Это у меня могут возникать к ней всякого рода низменные проявления, из-за ревности. Мария, как ты видишь, активно предпочитает ее общество моему. Говорит, что с Вероникой ей интересней. Ну так я мирюсь с этим… И даже благодарна судьбе за то, что могу теперь заниматься своей профессией и быть уверенной, что моя дочь в надежных руках. А чего ты на нее взъелся?! Совершенно непонятно! Или у тебя, как в том анекдоте: «Ну не нравится она мне, не нравится!»

«Напарник» с губами цвета перезрелой сливы и вздыбившейся пупырышками кожей плюхнулся рядом с Потаповым.

— Нельзя так перекупываться, Сева, — мягко заметила Вероника. — Разотритесь полотенцем и переоденьте плавки, а то простудитесь.

Потапов сдержался от очередной колкости, а Севка, как ни странно, завернулся в полотенце и побрел к раздевалке.

— Знаете, что он застрелил свою любимую женщину? — спросила вдруг Вероника звенящим голосом. — Ту, без которой не мыслил себя на этой земле…

— Знаю… — глухо отозвался Потапов.

— Бедный, бедный мальчик… — услышал Николай ее горестный шепот. — При свете дня, когда вокруг люди, он справляется со своей бедой… Но неизбежно наступает ночь и полное, беспросветное одиночество, и тогда целый мир против него. Бедный, бедный…

— Вы имеете в виду, что, убивая ее, он невзначай… так же расправился со своей душой?

— Иначе и не бывает, — чуть слышно прошелестел голос Вероники. — Сами знаете…

— Я никого не убивал, — нервно засмеялся Потапов.

— Для этого необязательно убивать… — возразила Вероника. — Наверное, в нашем генетическом наборе есть все — от опыта жертвы до опыта палача. И если хорошенько к себе прислушаться, кровь говорит о многом… она же не просто шумит, она разговаривает…

Потапов недоуменно взглянул на Веронику. Она смотрела поверх его головы куда-то совсем не в заоблачную высь, а еще дальше, в глубину самой себя. И только появление Севки вернуло ее взгляд на песчаное побережье Красного моря…

* * *

Несомненно, покойная тетушка Эдит была не только предельно экстравагантной особой, но также и приличной авантюристкой. Все детство Кристиана прошло в увлекательнейших играх, которые сочиняла тетушкина неуемная фантазия.

В памяти Кристиана неясным, стертым временем образом возникало белобрысое создание на прямых худеньких ножках, в соломенной шляпке летом и в меховом кроличьем капоре зимой, которое именовалось его кузиной и являлось «третьим» в этих играх. Кузину привозили погостить, и Кристиан всегда ждал ее приезда, это означало, что можно хулиганить и озорничать до отвала — взрослым не будет до них никакого дела.

Мать белобрысого создания, которая приходилась двоюродной сестрой тетушки, была яростной театралкой, и наверное, поэтому его память запечатлела высокую, худую и прямую, как палка, фигуру громкоголосой блондинки, всегда с красиво уложенной головой и в открытых вечерних платьях. Иногда тетушка отказывала Элен в своем обществе и оставалась дома, и тогда начинались игры. Если на улице было сыро и холодно, то тетушка Эдит предлагала играть в привидения. Как правило, в забавах участвовали горничная и садовник Жак, живущие во флигеле. Кто-то один облачался в белую простыню, а остальные прятались в укромных местах огромного гулкого дома и, замирая от ужаса, ждали, когда крадущиеся шаги привидения переместятся в противоположную часть дома и можно будет быстро перепрятаться в другой угол. Эта игра в общем-то ничем не отличалась от банальных пряток, но сознание того, что за тобой охотится привидение, делало все ощущения острей и опасней. Тетушка Эдит, как правило, предпочитала сама исполнять роль привидения: она завывала жутким голосом, хохотала, как нацелившийся на добычу филин, мерзко хихикала или заунывно что-то бормотала. Для этой игры она распоряжалась зажечь свечи в канделябрах, и по стенам блуждали размытые тени. Когда кто-нибудь из взрослых осмеливался сомневаться в том, насколько эта игра полезна для нервной системы детей, она неизменно отвечала: «Пусть с детства учатся преодолевать страх».