– Она сказала, что ты… Надо же, до сих пор трудно об этом говорить. Сказала, что ты меня «переросла». Мы были лучшими друзьями с семи лет. Мой первый поцелуй был с тобой. Я считал тебя своей первой девушкой. А потом все просто… оборвалось. – Он поморщился. – И я решился на смелый жест.

– О нет, – я закрыла ладонью рот. – Значит, когда ты попросил меня быть твоей девушкой… О нет! Ты, наверно, страшно во мне разочаровался.

Он не стал отрицать.

– После этого я слишком разозлился, и мне было неловко с тобой разговаривать. Но в конце концов я смирился. Наверное. И думал, что забыл тебя. До прошлой ночи. – Он ласково убрал мою ладонь от губ. Наши пальцы переплелись. Он двигался осторожно, точно сомневался, можно ли ему меня касаться. – Ты совсем ничего не помнишь?

Я покачала головой.

– Мне очень жаль. Мать лгала тебе, я бы никогда… За всем этим стоит она. Не могу объяснить и знаю, что это кажется выдумкой, но… это все ее рук дело.

Билли сморгнул с ресниц капли дождя; солнце медленно пробивалось сквозь тучи, освещая его лицо. Он протянул руки и взял мое лицо в ладони. Кожа его была теплее воздуха, а наши губы находились так близко, что, когда он заговорил, я ощутила на губах его дыхание.

– Боже мой, – сказал он, – я должен был понять.

Я растерянно улыбнулась.

– Разве такое можно понять?

– Айви! Айви, что происходит? – раздался голос моего отца, резкий и непривычно строгий. Его машина стояла на нашей подъездной дорожке, он вышел и хлопнул дверью. Я попятилась, но Билли взял меня за руку и крепко ее сжал. Папа перешел на другую сторону улицы и поспешил нам навстречу.

– Пап, – дрожащим голосом произнесла я, – ты рано.

Его рабочая одежда промокла, очки в модной оправе, которые мы с Хэнком для него выбрали, затуманились. Он протирал их рукавом.

– Надо было мне вернуться еще вчера. Мамы еще нет?

– Нет.

– Ясно. Билли, как дела?

Билли вцепился в мою руку, как в якорь. Его лицо оставалось бесстрастным.

– Все в порядке, мистер Чейз.

Отец переводил взгляд с меня на Билли, потом увидел, что мы держимся за руки. Я не могла понять, то ли это дождь затуманил его очки, то ли он действительно выглядел растерянным.

– О чем вы говорили?

Мое сердце упало. Наверняка он знает, подумала я. То, что сделала мама, чтобы заставить меня забыть о Билли… Папа должен был в этом участвовать. Иначе и быть не могло.

– Иди в дом. – Его взгляд был непроницаемым. – Нам надо поговорить. Сейчас же.

С болью в груди я провожала его взглядом. А когда вновь посмотрела на Билли, в его глазах читался испуг.

– Айви, – сказал он, – ты только об этом не забудь.

Я кивнула, но вслух ничего не сказала. Не знала, смогу ли сдержать обещание.

Глава двадцать третья

Город

Тогда

В тот день я дежурила. Опускала корзинки для фритюра в кипящее масло, выдавала сдачу и жалела, что не знала заклинание, которое заставило бы тело двигаться, а ум – спать.

Со мной что-то творилось. Теперь я в этом не сомневалась. И дело было не в колдовском похмелье, не в обычном похмелье от спиртного и не в полузабытом ночном кошмаре. Что-то творилось с моим телом, множилось в нем, как вирус, решивший обосноваться у меня под кожей. Как там говорилось в заклинании? Я снова услышала голос Марион, читавший слова колдуньи. Я не умру, а продолжу жить в вас.

Я взглянула на свою руку на стойке и вдруг испугалась – рука казалась чужой. Казалось, я ею не управляла.

– Дана. Дана!

Передо мной стояла Лорна, наша постоянная сотрудница, и щелкала пальцами у меня перед носом. Я не знала, как ей это удавалось с такими-то ногтями. «Маникюр для похода в церковь», – так она это называла. Ногти были длинными, как у Эльвиры – повелительницы тьмы, но жемчужно-белого цвета. Я уставилась на них, и тогда она хлопнула в ладоши для пущего эффекта.

– Шла бы ты домой, милочка. На тебя больно смотреть.

Ей было лет пятьдесят, она работала у нас почти с первого дня. Ей можно было простить такой тон. Перед уходом я зашла в крошечный туалет для сотрудников, вымыла руки, побрызгала пол разбавленной хлоркой. Потом посмотрела на себя в кривое походное зеркало и закричала.

Из зеркала на меня смотрела Астрид. Красивое лицо, блестящие кукольные локоны, бездонные золотые глаза. Я сунула руку в карман. Там лежала зубочистка из березы. Я быстро разломила ее и выпалила проклятье – первое колдовство, на которое отважилась после неудавшегося ритуала:

Тресни, стекло,

Изыди, зло!

Когда последнее слово сорвалось с губ, взорвалась лампочка над головой. Стекло в темноте посыпалось мне на волосы, но звук был такой, будто взорвалось что-то гораздо более крупное, чем лампочка. Я схватилась за дверную ручку, распахнула дверь и отпрянула. Глаза защипало от уксусных паров.

Пол был залит рассолом и усыпан осколками стекла. Мое заклятье – слабенькое, предназначенное максимум для того, чтобы разбить стакан в руках мужчины, подсыпавшего в него снотворное – залетело в подсобку и взорвало стоявшие на полке банки с маринованными овощами. Я возблагодарила богов и святых за то, что горчица и кетчуп у нас хранились в пластиковых бутылках. А потом заметила, что треснуло стекло в двери, ведущей на кухню.

Я бросилась к стойке. Лорна вытаращилась на меня, ее тонкие нарисованные брови поползли вверх, к малиновому парику.

– Что это было? Что ты сделала?

Не обращая на нее внимания, я оглядела кафе. К счастью, окна, выходившие на улицу, остались в целости. Никто не кричал, ни в кого не попали осколки и не шла кровь, никто не обещал подать на нас в суд.

– Стой, где стоишь, – отчеканила я и бросилась обратно в туалет.

Но Астрид уже не было. А зеркало на стене даже не треснуло. Еще бы, ведь оно было из нержавеющей стали. Мое заклятье просто случайно усилилось, потому что я запаниковала. Наверное, так и было. Так ведь?

Прежде чем взять швабру, я позвонила Фи.

– Не колдуй, – предупредила я. – Пока я не приеду, ничего не делай.

* * *

Мы прервали ритуал, не закончив его. Но что если он все-таки сработал, и мы получили то, зачем все это затевали? Что если Астрид Вашингтон, хоть и неохотно, отдала нам частичку своей силы?

Мы проверили мою теорию на заклинании, противоположном тому, что я произнесла в туалете. Простое починяющее заклятье: нужно вылить