белый воск на половинки сломанного карандаша. Если сделать все правильно, воск растворялся, как сироп в чае, а карандаш срастался.

Комната Фи пахла, как именинный торт. Ароматизированные свечи для колдовства тоже годятся. В магазине «все за доллар» мы нашли упаковку ванильных свечей. Я произнесла заклинание; Фи вылила воск. Тот исчез, а наш простой карандаш снова стал целым.

Но на этом магия не прекратилась. На наших глазах с карандаша стерлась дешевая желтая краска, обнажив деревянную основу. Та затвердела, утолщилась, обросла корой, а в комнате сильно запахло кедром. Веточка зашевелилась, словно вспомнив о ветерке, когда-то ее трепавшем, и как в ускоренной киносъемке покрылась отвратительным грибковым наростом. Из него выползли три жука с серыми спинками – три лакричные конфетки, высыпавшиеся из пакетика.

Фи прихлопнула их книжкой.

– Срань господня, – я схватилась за сердце.

– Завершите начатое, – странным голосом произнесла Фи, – иначе я приложу свою руку ко всему, что вы делаете.

– Что?

– Слова из моего сна. Весь день крутятся на языке, но я только сейчас их вспомнила. Это Астрид тогда сказала.

Я закрыла глаза и вспомнила слова из своего сна. В этот раз они отчетливо прозвучали в голове.

Завершите начатое, иначе я буду являться к вам днем и ночью, и голос мой никогда не замолкнет. Я приложу свою руку ко всему, что вы делаете, вы будете видеть мое лицо в зеркале, а в вашей груди будет биться мое сердце, и я…

Голодные улыбки, стеклянные яблоки.

– В вашей груди будет биться мое сердце, – произнесла я и прижала руку к груди Фи, ощутив тот же зловещий трепет, что чувствовала в своей груди.

* * *

До повторного ритуала оставалось пять дней. Я пересчитывала их, как карамельки в кармане.

Часы то мелькали, то тянулись в бесконечном мареве. Мы сторонились зеркал, но Астрид все равно умудрялась найти нас: она смотрела на нас из воды в раковине, отражалась в маслянистой пленке на поверхности чашки с черным кофе. Пар в душевой превращался в ее скрюченные пальцы, а вода вдруг становилась ледяной. Мы громко включали музыку, чтобы не слышать ее шепот, повсюду сопровождавший нас, как шум прибоя из морской ракушки. Боковым зрением я видела подкрадывающуюся тьму. Под ногами хрустели жирные мертвые мухи.

И мертвые кролики. Они были повсюду. На площадке пожарного выхода за моим окном, в горшке с розмарином в домашнем огородике Фи. Кто-то сунул мне в кроссовок окровавленную кроличью лапку, и я наступила на нее голой стопой, надев кроссовки, не глядя.

Мы не могли спать, колдовать больше не осмеливались, но продолжали искать и каждую минуту посвящали поискам выхода, который отличался бы от того, что предложила Марион. Фи рылась в своих книгах, а я обошла всех, кого знала – всех, кто колдовал и что-то знал о магии и соглашался со мной говорить.

Для начала пошла к ясновидящей с Кларк-стрит, но та захлопнула дверь у меня перед носом и чуть не сломала мне пальцы. «Над тобой висит тьма!» – крикнула она из-за двери, и я услышала, как лязгнул засов.

«Я потому и пришла!» – крикнула я в ответ и забарабанила в дверь кулаком.

Я пошла на концерт в клуб «Метро» – хотела поговорить с девчонкой, которая работала там барменшей. Ее звали Линь, она умела говорить с мертвыми и в качестве подработки помогала родственникам недавно умерших искать вещи, которые покойники куда-то спрятали – обручальные кольца, завещания, ключи от машины. Раз она умела открывать свое сознание мертвым, решила я, может, она знала, и как его закрыть. Но Линь даже не успела меня увидеть, а уже поморщилась, словно унюхала утечку газа.

– Это ты так воняешь? – спросила она, когда я подошла. – Ох, детка, ну и видок у тебя! Что стряслось?

– Долго рассказывать. Ничего хорошего. – Я положила на стойку купюру. – Случайно не знаешь, как сделать так, чтобы призрак перестал с тобой разговаривать?

Линь покрутила головой, словно настраивала радиоканалы.

– Не-а. То есть… Бррр. – Она выдвинула нижнюю челюсть вперед и стала похожа на черепаху. – Как хлорку льют в уши. В другие уши. Ну уж нет, детка, знаешь что, – она подтолкнула доллары ко мне обратно. – Оставь свои деньги себе. И держись от меня подальше, пока не избавишься от этой… проблемы.

Это было в среду. До ритуала оставалось сорок восемь часов.

Глава двадцать четвертая

Пригород

Сейчас

Я зашла в дом. Вода текла с меня ручьем. На кухонной столешнице стояла банка газировки и запотевшая бутылка водки, а папа стоял у раковины, сжимая в руке пластиковую кружку, поцарапанную в посудомоечной машине. Лицо его было таким напряженным, что я его не узнала.

– Что у вас с Билли?

Я стояла в другом конце кухни, держась от него подальше.

– А почему ты спрашиваешь?

– Отвечай.

– Нет, – спокойно сказала я, а потом более требовательно добавила: – Это ты мне ответь. Что вы с мамой от меня скрываете?

Он склонил голову и пристально посмотрел на меня.

– О чем ты говоришь?

А мне показалось, он на самом деле спрашивает: что тебе известно?

– Я нашла сейф, – я решила раскрыть все карты. – Надо лучше прятать пароли.

В два прыжка, двигаясь, как хищник, отец пересек кухню; его поза так резко изменилась, что я вздрогнула и прижалась к стене. Он увидел это, взял себя в руки и замер.

– Ты его открыла? – напряженным, но ровным голосом спросил он.

Я кивнула.

– И знаешь, что я там нашла? То, что принадлежало мне.

Он растерянно моргал. Потом с облегчением выдохнул.

– Сигарная коробка, – слегка дрожа, проговорил он. – Ладно. Ладно. Об этом можем поговорить. Но я хочу знать, зачем ты рылась в нашей комнате.

– Я тоже хочу кое-что знать, пап. Где она? – Голос задрожал и сорвался. – Куда подевалась мама?

Его кадык вздымался.

– Я не знаю.

– Но так нельзя, – убежденно проговорила я. – Нельзя так просто уходить, это ненормально…

– Мало ли что «нормально». У каждого свое «нормально».

– В этой семье все ненормально! – Голос сорвался на визг, а каждый вздох вонзался в легкие, как булавка. Папа шагнул мне навстречу, чтобы обнять, но я выставила руку. – Пап, она мне нужна. – Слова обожгли горло. Я не хотела их произносить. – Мне так надоело притворяться, что она мне не нужна.

– Она и мне нужна, – спокойно ответил он. – Но она может делать лишь то, что может.

– Это неприемлемо. Это ненормально!

В его глазах заблестели слезы, но голос не изменился.

– Твоя мама – необычный человек. Поэтому ей дозволено больше, чем обычным людям. Так было еще до твоего рождения. Ты тут ни при чем.

– Дозволено больше, чем обычным людям? Пап, скажи прямо: