– На рыбалку лучше еду не брать, – твердо сказал Саныч. – Больше поймаешь, верная примета. И потом если клев идет – никакой еды не надо. Собираться давай.

Стали собираться. Откуда-то появились два полушубка, один побольше – видимо, отцовский, его надел Саныч, другой поаккуратней – материн, в него влез я. Шапки, сильно пахнущие нафталином, заячьи, с длинными ушами, одинаковые. Высокие, из тяжелого каучука галоши на валенки, безразмерные меховые рукавицы, деревянные ящики, все это торжественно извлекалось из хитрых тайников в стенах, под полом и под крыльцом. Сестры Саныча глядели на нас с печки, дразнились и показывали пальцами. Мать улыбалась.

А Саныч напротив, был серьезен и сосредоточен, видно, что к рыбалке он относится основательно, почти так же, как к войне.

– А лыжи? – спросил Саныч. – Остались?

Мать покачала головой.

– Жаль, на лыжах бы веселее. Ладно, и так дойдем.

Саныч сунул мне короткий ломик с веревкой, привязанной к середине. Зачем на рыбалке лом…

– Пешня, – пояснил он. – Лунки надо рубить. Самая важная в рыбалке вещь. Ну что, мы готовы. Пойдем, наверное, через огороды?

Мать кивнула.

Река оказалась совсем рядом, через огороды сто метров. Спустились по берегу к лодкам, черневшим из под снега, Саныч постучал по одной.

– Наша, – сказал он. – Отец ее сам делал, давно еще. Под лодкой в дождь спать хорошо, быстро засыпаешь.

– Здесь удить будем? – я кивнул на реку.

– Не, на Ловати сейчас делать нечего, глубоко слишком, надо чуть отойти. У нас тут местечко есть – рыба из подо льда прямо скачет. Вечером уху сварим, я сам сварю. Ты знаешь, как правильную уху варить? Не знаешь, откуда тебе, ты же в городе жил. Для правильной ухи надо всего в равных частых взять – воды, рыбы и лука. Варить быстро, дождаться только, чтобы вода закипела, а потом в чугуне томить. Часа два, а лучше три…

Шагали по реке. Ловать казалась мне слишком широкой, наверное, шириной с настоящую Волгу, берегов не было видно, снег раскинулся, деревья утонули в белизне, и кроме белого ничего. Солнце, лед. Я вспомнил, что раньше ездили по рекам. Зимой все дороги заметало снегом и все ездили на санях по рекам, разгонялись, свистели, щелкали кнутом над лошадиными головами, и так от Тобольска до Сахалина. Здесь было очень красиво, и первый раз за последние зимы я не хотел в тепло, Лукино исчезло за поворотом, некоторое время я оглядываясь видел белый дымок, но потом растворился и он, мы точно в другой мир попали.

С крутого берега свисала береза. Видимо, она оборвалась уже давно, но совсем не обрушилась, зависла параллельно воде, укрепилась и стала расти так, я заметил между ветками пристроенную доску.

– Тут Полка в Ловать впадает, – объяснил Саныч. – Сейчас не видно, конечно, а летом здесь щуки. Просто акулы, с человека ростом. Залазишь на березу, забрасываешь три крюка с живцами. И пара штук всегда попадется. Я сюда один любил ходить, у меня тут шалаш сложен. Утром крюки забросишь, потом на сенокос, а как темнеть начинает опять сюда. И обязательно одна щука да повиснет. Почистишь ее, пожаришь, наешься и лежишь, в небо смотришь. На утро тоже хватает, а ночью можно чай малиновый пить…

Мне тоже захотелось малинового чая. И жареной щуки.

– А зимой тут окуни. Здесь яма, а вверх по течению плес, вся рыба сюда скатывается, сейчас увидишь.

Мы подошли к березе, Саныч взял пешню, несколько раз ловко ударил в лед, и в безупречной глади образовалась дырка, небольшая, чуть пошире яблока. Я полагал, что сейчас Саныч вырубит широкую квадратную полынью, мы усядемся на краю на ящики, свесим ноги и забросим удочки…

Но все оказалось совсем не так.

Саныч мастерски вырубил четыре лунки, плюнул в каждую на удачу.

– Раньше я мотылем прикармливал, – сказал он. – Мы с отцом специально морозили в таких узких длинных ящиках, а потом на специальной терке над лункой терли… Но ничего, и так хорошо, за войну тут рыбы накопилось – двадцать лет не переловить. Давай что ли начнем…

Саныч достал из своего ящика короткую палочку, в нее было вбито два маленьких оконных гвоздика, на них намотана леска. Рукоятка удочки была обмотана толстым шнуром – для удобства, в шнур воткнута блесна. Мне показалось, что она вырезана из латунной ружейной гильзы – похожа на маленький ивовый листок, с припаянной каплей олова. Из олова торчал крючок. Простая снасть, наверное, зимой рыба особенно голодна, раз хватает кривые железки.

Мне Саныч выдал точно такую же удочку.

– Тут примерно четыре метра, – сказал Саныч. – Не очень глубоко, но они там и сидят, нас дожидаются. Смотри!

Саныч опустил в лунку блесну. Она вытянула за собой леску, и Саныч тут же принялся подрагивать кончиком удочки, и изредка делать более широкие взмахи. Так продолжалось недолго, Саныч прицокнул языком рванул удочку вверх. Леска зазвенела и принялась плясать в лунке, Саныч отбросил в сторону удочку и принялся быстро выбирать леску обеими руками. Через несколько секунд из лунки показалась тупая морда, а затем Саныч выкинул на лед окуня.

– Самый самский! – с удовольствием сказал Саныч. – Зимний, синее перо. Смотри какой жирный!

Окунь на самом деле отличался размерами, наверное, в две ладони, с ярко-алыми плавниками, с зеленоватой, переходящей в синеву чешуей, с широким гребнем и четкими черными полосами поперек туловища.

– Вот так и действуй, – сказал Саныч, вызволил из окуневой пасти блесну и тут же отпустил ее обратно. – Все просто.

Я стал действовать. Уселся на свой ящик, собрался для теплоты поплотнее, выставил наружу рукавицу, перехватил удочку покрепче и булькнул в воду блесну.

На летней рыбалке я пару раз бывал, и особых восторгов, честно говоря, не испытывал. На зимней… Действительно, ощущения совсем другие. Блесна тяжело потянулась ко дну, я несколько раз дернул по примеру Саныча, затем немного вытянул леску и еще дернул…

Сначала не понял – что случилось. Это походило… На собаку. У моей соседки по площадке жил французский бульдог, Котя, добрый ленивый пес с неправильно сросшейся задней лапой. Соседка частенько предлагала мне его выгулять, вручала поводок и печенье, половину я мог съесть сам, половину следовало скормить Коте. Я цеплял Котю к ремешку, мы выходили на площадку, и тут в тишайшего Котю вселялся бес. Он рвался вниз по лестнице с такой силой, что удержать я его не мог, просто катился вслед за ним. А иногда и волочился. Здесь, на льду безымянной речки я почувствовал то же самое.

Бульдога на поводке.

– Тяни его, спуску не давай, а то сорвется, – посоветовал Саныч.

Я потянул. Отложил удочку, взялся за леску и потащил, перебирая руками. Бульдог сдаваться не собирался. Он рыскал по сторонам, выписывал под водой круги, пытался уйти на глубину и резко всплыть. Но победил, конечно, я – через минуту борьбы я вытянул окуня на поверхность, выбросил на лед.