Когда я направляюсь туда, из кресла поднимается пожилой мужчина.

– Мэм, – произносит он и протягивает руку – не для рукопожатия, а для того, чтобы указать на посетительский стул напротив. – Извините, что так вышло – мы как раз закрывались на ночь. Я пастор Дин Уоллес, чем могу помочь вам?

Я «прочитываю» его, едва увидев. Он полностью соответствует характерному описанию пастора-южанина: темные волосы зачесаны назад, такая строгая прическа не популярна больше ни у кого вот уже лет тридцать; молочно-белая кожа, темно-синий костюм самого мрачного вида. Галстука нет, но, опять же, ему не нужно сегодня читать проповедь с кафедры, так что, должно быть, это у него такой небрежный пятничный вид. Выглядит он искренне приветливым, однако слегка раздраженным из-за того, что приходится задерживаться. Я сажусь на стул для посетителей; стул деревянный, жесткий, ужасно неудобный, но при этом прочный. Слежу, чтобы моя куртка не распахнулась и не явила глазам пастора спрятанный пистолет. Руки смиренно складываю на коленях. Язык тела чрезвычайно важен, когда пытаешься создать первое впечатление.

– Извините, но нельзя ли… закрыть дверь? – Я лишь на краткие мгновения посматриваю пастору в глаза.

– Мэм, я собирался идти домой, – говорит Уоллес, и я вижу, что он в легком сомнении. – Может быть, мы сможем поговорить завтра?..

– Дело не может ждать, – возражаю я ему. – Прошу вас. Обещаю, разговор займет всего несколько минут. Но это много значит для меня.

Мне кажется, он меня сейчас пошлет. Однако пастор кивает и выдавливает улыбку.

– Хорошо, – говорит он и обходит меня, чтобы закрыть дверь, и я получаю шанс получше рассмотреть его, пока он проходит мимо. Свет здесь не особо яркий, окна выходят на восток, так что с этой стороны здания уже сгущаются сумерки, и комнату освещает только одна слабая настольная лампа. У пастора широкое лицо, которое естественным образом принимает неодобрительное выражение, и ему приходится прилагать усилия, чтобы выглядеть заинтересованным в моем вопросе. Мне кажется, он сказал правду относительно того, что предпочел бы уже уйти отсюда и направиться домой.

Я не знаю, что о нем думать. Пока не знаю.

Уоллес смотрит на молодого человека, сидящего в соседней комнате, и говорит:

– Иди домой, Джереми. Со мной всё в порядке, я скоро приду. Скажи маме, чтобы подождала с ужином.

– Да, сэр, – отвечает молодой человек – его сын? – и пастор закрывает дверь. Он оглядывается по сторонам, словно только сейчас осознав, насколько здесь темно, и включает потолочную лампу. Она слишком яркая; становится видно, насколько ковер на полу потерт и загибается по углам. На полках скопилась пыль. Пастор отходит обратно за свой стол, словно отгородившись надежным барьером, и смотрит на меня.

– И как вас зовут, юная леди?

Вероятно, он хотел сделать мне комплимент, но мне приходится сдерживать желание нагрубить в ответ. Я воспринимаю это как попытку принизить меня – я, черт побери, совсем не юна.

– Гвен, – отвечаю я, не потрудившись назвать фамилию.

– Что ж, Гвен, вы можете рассказать мне о том, что вас тревожит, и мы помолимся за вас. Так будет лучше?

Я выжидаю. Из внешнего офиса доносится звук закрывающейся двери – его сын ушел. Мы с пастором остались вдвоем. Я принимаю более расслабленную и открытую позу, чуть наклоняю голову вбок и смотрю ему прямо в глаза. Испуганная маленькая домохозяйка исчезла, и я вижу, как он в изумлении откидывается на спинку кресла.

– Боюсь, вы не захотите молиться за меня после нашего разговора. Сегодня я разговаривала с вами по телефону и спросила о Реми Лэндри. Вы повесили трубку.

У него такой вид, словно я ударила его; глаза раскрываются так широко, что я отчетливо вижу их белки. Он испуган. Это неожиданно. Почему-то я ожидала, что он проявит агрессию. В течение нескольких секунд Уоллес собирается с духом, потом встает.

– Вам нужно уйти. Немедленно, мэм. Не хочу быть грубым, но я не намерен разговаривать на эту тему.

– Я никуда не уйду, – говорю я ему, а когда он пытается направиться к выходу, я сдвигаю назад свой тяжелый стул, загораживая путь и надежно подпирая дверь. – Не уйду, пока мы не поговорим о Реми. Если вы хотите вернуться домой к ужину, давайте сделаем это быстро.

– Кто вы? – рявкает он, сжимая руки в кулаки. Я внимательно смотрю на него, не вставая со стула. Вряд ли пастор набросится на меня, однако он нависает надо мной, пытаясь запугать. У него это не очень получается. – Вам нечего делать здесь, в доме Господнем, куда вы проникли обманом!

Я достаю свое удостоверение частного детектива и показываю ему.

– Меня наняли родные Реми. И поэтому у меня дело к вам, ведь Реми был одним из вашей паствы… Почему же вы не хотите помочь ему, пастор?

Ему это не нравится, он ощетинивается и отступает. Я сижу спокойно, предоставляя ему решать, что он собирается делать. Его сердитый взгляд ничуть не тревожит меня.

– Я позвоню в полицию, – заявляет Уоллес, заходя обратно за свой стол. – Вы проникли сюда незаконно.

Я не отвечаю, просто смотрю. Он снимает трубку, набирает пару цифр, потом кладет трубку обратно на рычаг, не завершив набор. Это говорит мне о многом.

– Вы действительно должны уйти, – повторяет пастор. – Немедленно.

Его моральный авторитет тает, словно масло на летнем солнышке.

– Реми Лэндри был членом вашей общины, – напоминаю я. – Он доверял вам, и вы должны оправдать его доверие. Он пропал три года назад. Его родители заслуживают того, чтобы получить ответ на свои вопросы.

– Я не знаю, куда мог подеваться этот мальчишка! Может быть, он просто сбежал. Вы не знаете современную молодежь, у них в голове только пьянки и наркотики… – Его речь становится тише, потом обрывается, потому что я не отвечаю. И я чувствую пустоту под его словами. Он сам себе не верит. – Вы не найдете здесь ничего, что могло бы помочь вам. Я действительно сочувствую его родителям. Но я ничего не знаю. Если б я что-то знал, то сказал бы полиции.

– Вы в этом уверены? – Я подаюсь вперед, сплетая пальцы. – Видите ли, мне кажется, что у вас на душе какая-то тяжесть, пастор. Сделайте то, что правильно, вам этого хочется, я же вижу. Вы знаете, как сильно страдает его семья. И вы знаете, что Бог не хочет продолжения этих страданий, в то время как у вас есть возможность облегчить их.

Уоллес падает в свое кресло, словно я поставила ему подножку.

– Я не знаю, – говорит он, и голос его звучит слабо. – Я не знаю, где он.

– Но кое-что вы знаете, – отвечаю я. – Может быть, о той девушке, которую он встретил в церкви… О Кэрол. – Я словно ткнула его раскаленной иголкой. Если раньше пастор был напуган, то это имя, услышанное из моих уст, определенно привело его в ужас. Он приоткрывает рот, но ничего не может сказать. – Вы знаете, о ком я говорю. Очень консервативного вида девушка. Без макияжа, длинные волосы, которые она никогда не стрижет, очень скромная одежда. – Я совершаю бросок наугад. – Вы защищаете ее, верно? Вы считаете, что если заговорите со мной о Реми, то подвергнете ее опасности.