Во-первых, возможно, их речь не могла распространяться на большие расстояния, поскольку они не способны были воспроизводить набор гласных, доступный сапиенсам; судя по всему, их гласные на большом расстоянии было сложно воспринимать. С другой стороны, эректусы могли, как пираха и другие группы, преодолеть этот недостаток с помощью перехода на крик в сочетании с определенными мелодическими контурами. В любом случае тот факт, что их речь не передавалась на относительно большое расстояние, не означает отсутствия языка.

Вероятно, речь эректусов звучала грубее речи сапиенса, в результате чего сложнее было расслышать отличия между разными словами. Коммуникация из-за этого могла быть менее эффективной, чем у современных людей, но это опять же не означает отсутствия языка. В современной речи тоже есть двусмысленность, смешение значений, а для интерпретации сказанного все еще крайне важен контекст. Отчасти причиной относительной нечеткости речи эректусов могло быть отсутствие современной гиоидной кости (греч. ύοειδήϛ — «U-образный», подъязычная кость) — небольшой кости в глотке, прикрепленной к гортани. Мышцы, соединяющие гиоид с гортанью, используют кость для того, чтобы поднимать и опускать гортань, благодаря чему можно производить более широкий набор звуков. Но у эректусов гиоидная кость больше похожа на те, что есть у других высших приматов, и еще не приняла форму, характерную для сапиенсов и неандертальцев, (у которых они практически идентичны). Строение гиоидной кости у эректусов имело серьезные последствия для эволюции речи и языка, как мы увидим далее.

Этим различия между эректусами и другими видами Homo не ограничиваются. Лица эректусов имели более выраженный прогнатизм[70], чем у современных людей, что должно было затруднять речь (хотя непреодолимым препятствием все же не было).

За этими физиологическими различиями между эректусами и сапиенсами стоят различия генетические. Ген FOXP2, хоть и не является геном языка, имеет серьезные последствия для познавательных способностей человека и контроля мышц, используемых в процессе речи. Судя по всему, этот ген появился у людей со времен эректусов. Однако FOXP2 дает не только контроль речи. Будучи обладателем более примитивного гена FOXP2, эректус хуже управлял гортанью, а, следовательно, его речь была менее экспрессивной и эмоционально окрашенной. FOXP2 также удлиняет нейроны, делает когнитивные процессы быстрее и эффективнее. Таким образом, эректусы определенно были «глупее» современных людей. Но это и не удивительно.

Такое различие в FOXP2 могло приводить к отсутствию у эректусов параллельной обработки языка — еще одна причина, по которой их мышление, возможно, было более медленным. У современных людей FOXP2 также увеличивает протяженность и синаптическую пластичность базальных ганглий, что способствует усвоению моторных навыков и выполнению сложных действий.

Поэтому неясно, обладал ли эректус такой же когнитивной пластичностью, как мы. Возможно, в сравнении с современным человеком эректус был глупым, неизобретательным существом. Это не означает, что он был существом бессловесным. Как мы уже выяснили, эректус был самым умным существом своего времени. Просто не настолько умным, как сапиенс. Возможно, разница в интеллекте была огромной, а возможно, была меньше, чем мы могли бы предположить на основании разницы в размерах мозга. Многое нам неизвестно.

Представления о менее развитом интеллекте эректуса подкрепляются тем, что его наиболее распространенные орудия очень похожи на орудия более ранних приматов, не входящих в род Homo. Наиболее простые орудия эректусов были однородными, не составными (то есть не состоящими из нескольких частей; например, известны каменные топоры с рукоятками и без). С другой стороны, первые примеры сложных орудий появляются раньше сапиенсов. Это копья с древками, созданные Homo erectus (или одним из его потомков, если использовать более детальную классификацию). И, конечно, морские суда, с помощью которых эректусы преодолевали значительные расстояния, нельзя классифицировать иначе, чем сложные орудия. Таким образом, хотя археологическая летопись и не дает свидетельств о наличии сложных каменных орудий, она дает косвенные свидетельства того, что эректусы использовали сложные орудия из других материалов.

Повторюсь: теории, основанные на наличии каменных орудий, часто игнорируют свидетельства, связанные с орудиями из других материалов. Палеоантрополог Джон Ши утверждает, что существует тесная взаимосвязь между технологией и языком, и объясняет ряд их структурных сходств. Однако его работы основаны почти исключительно на каменных орудиях. Это, конечно, объяснимо, поскольку только каменные орудия все еще доступны для прямого изучения. Вполне вероятно, что раз технология эректусов была проще, то более простым был и их язык. Однако это не вполне очевидно. Недостаточно рассматривать одни только каменные орудия. Из этого не следует, что более простые орудия указывают на отсутствие языка или же на то, что он был качественно иным. Некоторые палеоантропологи проводят прямую связь между изготовлением сложных орудий и сложным синтаксисом, не будучи осведомленными о громадных различиях между современными языками — в некоторых есть сложные этимологические инструменты, но синтаксис не так сложен, как можно было бы предположить на основании этих инструментов.

Культура и биологическое развитие объясняют очевидное отсутствие продолжения эволюции мозга у Homo sapiens. Похоже, что сапиенсы перешли тот порог сложности, после которого уже вполне могут сами о себе позаботиться. Им уже не нужна дополнительная эволюционная поддержка. Как мы выяснили, это могло произойти по причине отличия циклов развития у сапиенсов, накопленного культурного знания, постепенного развития языка и иного строения мозга. Современные люди живут, выживают и производят жизнеспособное потомство благодаря культуре.

Это не означает, что среди современных людей нет эволюции. Может быть, есть люди, мозг которых так отличается от остальных, что они могут производить больше жизнеспособного потомства. Но свидетельств того, что у сапиенсов в целом, с момента возникновения вида или сейчас, увеличивается мозг или же происходит дальнейшая специализация его областей, нет. Также нельзя утверждать, что мозг сапиенсов не может со временем эволюционировать, благодаря чему человек будущего, возможно, станет несравнимо умнее человека современного. Можно себе представить существ, которые в среднем будут значительно превосходить Homo sapiens интеллектом. Но эволюция не пытается создать сверхразум. Ей нужно просто создать существо, которое будет в состоянии дать жизнеспособное потомство.

Кроме того, у естественного отбора есть только один способ сделать людей умнее — более умные люди должны давать больше потомства. Но культура все меняет. Во всем мире сообщества сейчас заботятся о своих членах больше, чем когда-либо в истории человека. Культурные механизмы начали успешно конкурировать с физическим эволюционным давлением в вопросах определения эволюционной ниши человечества. Культура также создала нишу, которая уже не является чисто биологической. Она изменяет направление эволюции, поскольку возникает новое культурное давление, а традиционное биологическое давление становится менее значимым. Индивиды, которые, возможно, не выжили бы без культурной поддержки, доступной современным людям, теперь могут передавать свои гены жизнеспособному потомству. Теперь у физически более слабых или имеющих врожденные заболевания индивидов, находящихся под заботой культуры, уже нет эволюционных недостатков. Для людей это хорошо, поскольку культурные ниши меняются, что способствует внутривидовому разнообразию и создает еще более удобные культуры, ускоряя изменения и улучшая выживаемость тех, кто раньше выжить не мог. Евгеника выступала за улучшение генетической наследственности человека, однако, совершенно не учитывая важности культуры для определения нашей эволюции, она зашла совсем не туда. Культура — это не только ключ к улучшению вида и выживаемости для всех его представителей; она также освободила нас от роли чисто биологических существ.