Любой фарс разыгрывается на шатких подмостках нарушенных обещаний, украшенных жалкими декорациями, неспособными никого обмануть, ложь обрастает новой ложью, подобно толстому слою патины, покрывающей медные инкрустации старинного комода, разделяющего обе качалки — еще одно свидетельство захирения некогда знатного рода, — проникает в трещины почерневшей от времени картины, на которой изображен святой Хенадио, отшельник, укрывшийся от мирских страстей в пещере Долины Молчания; в опасный момент истины ложь обнаруживает себя нервными движениями изъеденных щелочью рук Доситеи.

— Я буду молчать, мама, но ложь все равно есть ложь.

— Он любит нас, тебя он обожает, именно потому, что вынужден скрывать отцовские чувства, он заботится о нас, видишь, прислал сахар, муку, колбасу, на рождество, наверно, забьют свинью, как давно он не мог себе этого позволить…

— Перестань, пожалуйста.

— Мы по-прежнему носим фамилию Валькарсе, дочка, и обязаны соблюдать приличия. Все это так естественно, как ты не понимаешь, Анхель остался один, его жена умерла во время родов, когда появилась вторая Нисета, первая умерла от менингита, ей было несколько месяцев, ему нужен был друг, в отличие от того, другого, он был сама нежность, и хотя он намного старше меня, может быть, именно поэтому… мы оба были так одиноки, и все произошло как-то естественно, мы ведь дальняя родня…

— Ну да, конечно, чем роднее дядя, тем горячее объятия.

— Ольвидо! Моя откровенность не дает тебе права на цинизм, ты становишься грубой.

— Прости, мама, сама не знаю, что со мной происходит.

Она провела рукой по оборке юбки и почувствовала, как в кожу впиваются сотни иголок, власяница вонзалась в тело, раня ее до крови, искупление греха, надо закалить силу воли, покаяние успокаивает совесть, сколько проблем сразу, как их решить, мать не должна ничего заметить, если бы все наши страдания ограничивались физической болью, жизнь была бы сносной, подумала Ольвидо.

— Ты стала какой-то странной, ничего, постепенно привыкнешь, Анхель — прекрасный человек.

— Не знаю, смогу ли когда-нибудь называть его отцом, папой, конечно, я попытаюсь, но почему он сразу же стал командовать?

— Всю жизнь ему приходится командовать, старший сын в семье, и не только старший, но и единственный, я думаю, в этом причина его невезения, бабушка была очень властной женщиной, она его испортила своим воспитанием, вечные заботы о многочисленных тетях, двоюродных сестрах, вокруг одни женщины, деловым человеком он не стал, зато вырос справедливым и честным, всегда всем помогал, даже сейчас, когда для него настали трудные времена. Он мудрый и высококультурный человек, прислушивайся к нему, плохого он не посоветует, иногда мы не в силах сразу оценить мудрость его советов, но в конце концов он всегда оказывается прав.

— Не понимаю, почему он запрещает мне встречаться с Аусенсио.

— Об этом нечего говорить, запрещает и все.

— Как это все? Я хочу знать причину.

— Он тебе не пара.

— И это говоришь ты? Разве твой опыт тебя ничему не научил?

Жестоко с ее стороны, но нужно защищаться, она поспешила искупить обиду, нанесенную матери, нажав на власяницу, искупление грехов, предписываемое религиозной организацией «Католическое Действие».

— У бедного Хосе даже нет настоящей фамилии, он хороший мальчик, я его люблю как родного, но чего он может добиться в жизни, самое лучшее станет мелким арендатором.

— Мы с ним друзья, что в этом плохого?

— Ваша дружба может перерасти в нечто другое. Ты еще девочка, а он взрослый мужчина и может обмануть тебя…

— Я тебе не позволю!

— Что? Что ты мне не позволишь?

— Прости, мама, я сама не знаю, что говорю, извини, пожалуйста… я бы хотела пойти на исповедь…

— Не пугай меня, Ольвидо, надеюсь ничего непоправимого не произошло?

— Ради бога, ничего не произошло. Я обидела тебя, вас обоих, мне надо разобраться в самой себе, я пойду?

— Иди, детка. Но помни, если ты будешь встречаться с Хосе, нам ничего не останется, как определить тебя в интернат, другого выхода нет.

— Хватит, мама.

— Я твоя мать и хочу помочь тебе, захочешь поговорить со мной, пожалуйста, в любой момент, разве я тебе желаю зла?

Почему любовь должна сопровождаться горем, почему радость — грех, почему все законы, божьи и мирские, запрещают радость, почему? все эти вопросы мучили ее, превращаясь в настоящее наваждение; проходя мимо собора святой Марии, она подумала об отце Серхио, исповеднике молодежной секции «Католического Действия», он, наверно, сумеет ответить на эти вопросы, говорят, он строг, но милосерден, учит очищению и выдержке, налагает епитимью, например, власяницу, он еще молод и должен лучше понять ее, чем родители, они люди старого закала.

— Кто крайний?

Длинная очередь теней, стоящих на коленях перед исповедальней в церкви, построенной в стиле поздней готики и украшенной чеканкой, имитирующей работы испанских мастеров XVI века, сегодня канун первой пятницы месяца, самый подходящий момент для замаливания грехов.

— Пречистая дева Мария.

— Без греха зачатая. Падре, я хочу исповедаться в грехах, совершенных за последний месяц, с момента последней исповеди.

— Слишком редко бываешь на исповеди, дочь моя, у тебя очень опасный возраст.

— У меня на совести смертный грех, падре.

— Так я и думал. Скажи, дочь моя, любишь ли ты бога больше всего на свете?

— Да, падре.

— Продолжай, дочь моя. Чтишь ли ты, как положено, своих родителей?

— Да, хотя вначале я возненавидела отца за одну вещь, но нет, все равно я их люблю, падре. Мой грех не в этом.

— Ты что-нибудь украла? Спрятала деньги, которые тебе дали на покупки?

— Нет, не то… У меня есть жених, падре.

— Седьмая заповедь, дочь моя, чистота прежде всего, что ты сделала со своей девственностью, с самой большой добродетелью каждой девушки? Неужели ты стала его женой до венчания? Говори!

— Нет, падре, ради бога, что вы говорите.

— Ну тогда говори сама, дочь моя, а то похоже на то, что это я исповедуюсь, а не ты. Может, ты его трогаешь за детородный орган или он тебя трогает?

Ольвидо ощутила удар электрического тока.

— Нет, нет, мы только несколько раз поцеловались и все, но я сама себя трогаю до тех пор, пока… ой, мне стыдно, я больше не буду, простите мой грех, падре!

— Не торопись, детка, в подобных случаях важны подробности. Сколько раз ты совершила этот грех?

— Один или два раза.

— За месяц?

— За ночь.

— Развратница! Это страшный порок, с ним нужно бороться, если не хочешь остаться дурочкой на всю жизнь, поверить не могу, такая девушка… Так, а ну-ка покажи, как ты это делаешь, тяжесть греха зависит от того, каким образом он совершается. Покажи, покажи, как это происходит.

— Падре…

Ольвидо