Окруженная разросшейся свитой, Екатерина вошла в собор и долго там молилась. А потом велела везти себя во дворец.

Дворец этот, позже получивший название Мариинского, специально к приезду Екатерины строил знаменитый Растрелли. Он был возведен на стыке трех частей города, из дерева, в том пышном стиле, который итальянский мастер так успешно применял в других сооружениях и который так нравился Екатерине. Однако зодчий, торопясь выполнить строгое указание Румянцева, возвел дворец слишком рано, закончив стройку еще в начале зимы. К тому же и дерево для строительства, как видно, мастеру поставили недостаточно выдержанное. В результате полы кое-где рассохлись и скрипели, чего Екатерина терпеть не могла, и вообще дворец показался ей не так хорош, что она не преминула высказать в первый же день, за обедом. Услышав этот упрек, обидчивый фельдмаршал Румянцев надулся и заявил, что, дескать, «его дело не управлять городами, а брать их», чем намекал на свои прошлые военные заслуги.

Екатерина не обратила внимания на бурчание киевского губернатора. Она была не гневлива и умела прощать мелкие огрехи своих подчиненных. Однако взяла себе на заметку, что Петр Румянцев – управляющий никудышный и что его надо на этом посту заменить. (И в том же году Екатерина это свое намерение выполнила. Когда началась новая война с Турцией, она назначила графа Румянцева командовать Второй армией. Назначение было с виду почетным и как раз по склонности Румянцева «брать города». Но, по сути, тут была издевка: главнокомандующим всей русской армией был назначен Потемкин, которому Румянцев должен был подчиняться. Это глубоко оскорбило фельдмаршала, и спустя несколько лет он запросился в отставку.)

Перед обедом Екатерина имела небольшую беседу с Потемкиным и статс-секретарем Безбородко и за столом объявила о своих дальнейших планах:

– Я решила, что мои новые земли, и особенно Крым, этот бриллиант в короне российских императоров, ярче всего заблестит при свете весеннего солнца. Потому мы сейчас прервем наше путешествие и ближайшие несколько месяцев проведем здесь, в Киеве. Будем осматривать древнюю столицу русских князей, ее окрестности. К тому же на днях сюда должен прибыть его величество император австрийский Иосиф. Ему также должно показать все великие места нашей древней столицы.

В тот же вечер князь Потемкин вновь призвал к себе троих «американцев». Князь остановился на постоялом дворе Киево-Печерской лавры, туда и явились на свидание с ним три друга. Всесильный сподвижник Екатерины хотел выслушать их рассказ о том, как царский поезд ехал до Киева, а заодно посовещаться о дальнейших планах. Рассказ о последних днях получился коротким – ничего примечательного не произошло. Гораздо серьезнее вышел разговор о том, как организовать дальнейшее продвижение императорского кортежа на юг.

– Я старался, сколько мог, устроить дороги в новых губерниях, вверенных моему попечению, – говорил Потемкин, расхаживая по кабинету, – однако все сделать не успел. Да и мудрено! В степях близ новых городов – Херсона, Николаева, Екатеринослава – дорог отродясь не было. Государыня будет испытывать неудобства. Кроме того, в этих краях еще мало опорных пунктов, где можно разместить воинские части, да и вообще населения мало. Так что злоумышленники легко могут подобраться к пути, по которому будет следовать императорский кортеж, и совершить на него нападение. Как я ни ломаю голову, никак не могу придумать, как защитить государыню на этом пути. Хотел с вами о том посоветоваться.

– Да, солдат на всем пути вдоль дороги не расставишь… – задумчиво произнес «сенатор Корнер».

– Можно, конечно, включить конные части в состав императорского поезда, – размышлял «инженер Френдли», – но мне кажется, что императрице это не понравится. К тому же это сильно удлинит царский поезд, а он и так растягивается на три версты.

Все замолчали, раздумывая. Вдруг молодой «художник Джон» воскликнул:

– А почему бы императрице не проделать последнюю часть путешествия по воде? Гладь Днепра – лучшая дорога! И нападений разбойников здесь не стоит так опасаться.

– Но на Днепре есть пороги, – напомнил «инженер». – Как кортеж их минует? Придется высаживаться на сушу, а это создаст неудобства. Хотя вообще-то предложение интересное…

– Это прекрасное предложение! Просто отличное! – с энтузиазмом, неожиданным для него, воскликнул князь Потемкин. – А порогов на Днепре опасаться не следует – они не так велики. У нашей армии хватит запасов пороха, чтобы их взорвать. Я завтра же прикажу начать эти работы, и к весне там ни одного камня не останется! А еще прикажу приготовить суда, на которых поплывет императорский поезд. Итак, решено – дальше государыня продолжит свое путешествие по Днепру!

В то самое время, когда императрица Екатерина Алексеевна весело пировала в своем киевском дворце в окружении многочисленной свиты, по вечерней дороге между Царским Селом и Гатчиной мчались три всадника. Впереди, в темном плаще, со шпагой у пояса, ехал сын императрицы, цесаревич Павел. Чуть отстав от него, скакали двое его ординарцев, которых Павел Петрович звал то пажами, то оруженосцами. Для такого названия имелось объяснение: цесаревич с юности был увлечен историями о рыцарях, их подвигах по освобождению Гроба Господня, а также во имя прекрасных дам. И себя Павел видел таким вот рыцарем, и жизнь свою мыслил как некий подвиг.

Дорога была не очень близкая, а по зимнему времени еще и трудная для быстрой верховой езды, однако цесаревич упорно вел коня быстрой рысью, временами переходя и в галоп. Хотя от рождения он был не очень крепок, но с годами развил в себе мышечную силу, да и волю свою закалил.

Наконец меж деревьев показались огни – то был недавно отстроенный гатчинский дворец Павла, где он поселился после окончательного разрыва с матерью четыре года назад. Цесаревич подъехал к входу, тут к нему подбежал его верный камердинер Иван Кутайсов и взял поводья. Павел соскочил с коня, отрывисто спросил:

– Второй батальон для отработки атакующих действий выводили?

– Так точно, ваше сиятельство, – ответил Кутайсов. – Майор Аракчеев два часа отрабатывал сие действие войск.

– Два часа? – повторил за ним Павел и остановился в нерешительности. – Маловато… Чтобы хорошенько отработать, три часа надобно! Может, пойти, поднять их?

– Мария Федоровна, ваша супруга, вас дожидается ужинать, – осмелился напомнить камердинер цесаревича. – Ей уж предлагали вас не ждать, но она ни в какую.

– Маша ждет? Ладно, пускай, завтра наверстаем, – сказал Павел. – Но завтра непременно! Слышишь, непременно! Так Аракчееву и передай!

– Обязательно передам, – пообещал Кутайсов. – Вы сейчас переодеться с дороги? Мне как, доложить, что вы скоро будете?

– Да, ступай, скажи. И вот еще что: кроме Маши есть кто?

– Только князь Куракин, а больше никого.

– Саша? Это хорошо. Все, ступай!

Спустя несколько минут, умытый и переодетый в другой костюм, цесаревич вошел в обеденный зал. Этот зал, как и все прочие покои дворца, был исполнен в воинственном стиле. По углам стояли статуи великих полководцев прошлого – македонского царя Александра, Ганнибала, Сципиона, Цезаря, Карла Великого, императора Петра, стенные панно изображали сцены сражений. Когда Павел вошел, люди, сидевшие за столом, встали ему навстречу. Их было всего двое: старый друг князь Александр Куракин и вторая жена цесаревича София-Доротея Вюртембергская, при крещении принявшая имя Марии Федоровны. (Первая супруга Павла, Наталья, умерла при родах.) С женой цесаревичу, можно сказать, повезло: немецкая принцесса не вмешивалась в политику, в отношения Павла с матерью и исправно рожала ему детей. К этому времени их было уже пятеро: двое сыновей, Александр и Константин, и три дочери. Правда, у Павла не сложилась со второй женой близость в духовном плане, как было с первой. Он не мог поверить ей свои мечты, свои заветные мысли. Поговорить о важном мог только с близкими друзьями, такими, как Куракин, Сергей Плещеев и Федор Ростопчин.