врача применить ее. На это он ответил, что у него не было времени приготовить это средство. Поэтому ужасные мучения все продолжались и продолжались. Доктор был ужасный растяпа! Но как бы долго, долго это ни продолжалось, когда уже иссякли все силы, ребенок родился»47.

Так, 24 сентября 1906 года48, после двух дней и ночей мучений, родилась дочь Айседоры Дидра. Этот опыт убедил двадцатидевятилетнюю Айседору в том, «что это просто абсурдно, что при современном развитии науки не существуют безболезненные роды как само собой разумеющееся. Это так же непростительно, как если бы доктора вырезали аппендицит без наркоза!»49-

Однако все ее страдания отошли на второй план, как только ей в руки дали ребенка. «О женщины, зачем мы так стараемся стать адвокатами, художниками и скульпторами, когда существует такое чудо? Зачем я интересовалась искусством! Я чувствовала, что я Бог, выше, чем все художники»50. А спустя несколько лет она напишет о своих достижениях в порядке их значимости: «Я создала Искусство, Школу, Ребенка»51.

ДУЗЕ, «РОСМЕРСГОЛЬМ», БОЛЕЗНЬ

1906–1907

Вскоре после рождения ребенка Крэг уехал в Берлин и Амстердам, а Айседора, ребенок и няня остались в Нордвике. Письма Айседоры к Крэгу этого периода, в которых она описывает ребенка, полны нежности.

Осень выдалась холодной и ненастной, и Айседора решила, что они должны переехать в более комфортабельное место. В конце октября она и фрейлейн Кист собрали все вещи ее и Крэга, находящиеся на вилле, и перебрались в «Отель дю Вье Долен» в Гааге. Тед находился неподалеку, в Амстердаме, готовя выставку своих картин, которая должна была состояться в ноябре в Кунсткринг в Роттердаме1. Вскоре они все вернулись в Берлин, где Айседора с восторгом продемонстрировала ребенка ученицам своей школы.

Но Айседора и Крэг не собирались долго задерживаться в Берлине. Джульетта Мендельсон, покровительница школы и жена банкира, который вел все финансовые дела Элеоноры Дузе, представила их великой итальянской актрисе. Они подружились, и вскоре Дузе предложила Крэгу оформить спектакль по Ибсену «Росмерсгольм», который она в декабре поставила во Флоренции. Крэг дал предварительное согласие, как он писал, «ради Айседоры». Почему же он колебался, ведь Дузе считалась «королевой итальянской сцены» и восхищение ее игрой никогда не прекращалось? Возможно, потому, что предыдущая постановка Дузе «Электра», для которой он делал оформление еще в прошлом году, так и не увидела свет. Еще одно разочарование постигло его тем летом, когда Е. Веркэйд, выходец из богатой семьи датских производителей сухого печенья, предложил создать для Крэга театр в Голландии. План этот провалился, и Крэг написал: «Откуда я знаю, что позже он не откроет театр, основанный на моих идеях, но под своим собственным именем?» Этот печальный опыт способствовал его подозрительному отношению к проектам, которые он не возглавлял лично. Фраза «ради Айседоры», похоже, была просто попыткой сохранить лицо в свете того, что случилось позже. Но Крэг все же хотел доставить удовольствие Айседоре, а также горел нетерпением показать свою работу в театре. Таким образом, он принял предложение Дузе.

17 ноября он написал своим датским друзьям Ван Луйсам, что уезжает в Италию. После этого он, Айседора, ребенок и няня Мари Кист сели на экспресс «Север — Юг».

Во Флоренции работа Крэга по оформлению «Росмерсгольма» продвигалась, но не без трудностей. Они объяснялись несколькими причинами. В «Указателе к истории моей жизни» Крэг писал: «В своих дневниках за 1906 год я нашел следующие записи. Сегодня я написал бы это по-другому, извиняя бедняжку Дузе, но в то же время, когда она была в силе, я написал:

«С Айседорой в Италии, готовлю оформление «Росмерсгольма» для Элеоноры Дузе… Потерянное время благодаря полному отсутствию помощи со стороны Дузе, — и она в Италии, итальянка, королева итальянской сцены!

Какими обыденными оказываются эти «великие» женщины и как ими манипулируют ловкие мошенники… которые… вовлекают их в аферы в святых для них вещах, в театре»2.

Во-первых, рабочие, которых Дузе нашла для Крэга, не понимали английского и не могли выполнить работу так, как того хотел Крэг. В конце концов Крэг был вынужден сам искать себе помощников, но из-за языкового барьера был вынужден большую часть работы делать самостоятельно. Во-вторых, у него и Дузе были совершенно разные концепции оформления, и Айседора, которая была переводчиком у этих двух художников, сочла за благо не волновать Дузе высказываниями Крэга3.

Когда Дузе наконец увидела оформление Крэга, она была в шоке, хотя с точки зрения художественного вкуса и признала его гениальность. Она была так потрясена, что расплакалась и обняла Крэга4, а потом, после премьеры 5 декабря 1906 года, она прислала ему теплое письмо с благодарностью и выражением надежды на будущую совместную работу5.

К несчастью, Дузе была сильно занята в репертуаре, и новых спектаклей «Росмерсгольма» во Флоренции не предполагалось. Еще, к большому несчастью, расходы на содержание школы Айседоры истощили ее банковский счет, и она была вынуждена вновь отправиться на гастроли. Оставив ребенка на попечение няни, она попрощалась с Крэгом и Дузе и отправилась в Польшу.

Очевидно, слухи о ребенке Айседоры достигли Варшавы, потому что 3 декабря 1906 года директор Варшавской филармонии писал Крэгу, который выступал в роли менеджера Айседоры:

«В целях своевременной организации рекламной кампании мы просили бы вас дать ответ на следующее:

1. Имя мужа мисс Дункан.

2. Последние фотографии мисс Дункан для помещения их в витринах…

Подпись: А. Райчман».

Под этим письмом Крэг сделал краткую запись:

«1. Это не дело публики.

2. Никаких фотографий…»6

17 декабря Айседора приехала в Варшаву. Она должна была выступать на следующий день, что и произошло, несмотря на зубную боль, потребовавшую немедленного посещения зубного врача и еще шести7 визитов к нему, прежде чем боль утихла. Несмотря ни на что, премьерное выступление было вдохновенным. 18 декабря она написала Крэгу, который все еще находился во Флоренции:

«Дорогой, я проскользнула в свои старые платья и старые танцы с легкостью. После оркестровой репетиции, которая длилась целый день, я была совершенно обессилена, но вдруг почувствовала, что начала танцевать с необыкновенной легкостью. Искусство, или как хочешь назови это, самое малейшее движение пальцем вернулось на свое прежнее место. Я почти не ощущала своего тела — я чувствую, что это небольшой триумф.

Весь зал был продан… Я хотела, чтобы кто-нибудь был здесь, чтобы все посчитать (я немного нервничаю по этому поводу), но только не ты. Не могу тебе описать, что я чувствовала, когда увидела твою чудесную работу