Надо сказать, Эропениусу стоило немалых трудов развеять подобные страхи, впрочем, не до конца – было бы глупо лишать себя такого приработка, пусть даже не очень щедрого – Никомедис вовсе не напрасно слыл изрядным скупцом, – да зато постоянного.

Ну а дальше… Запустить слух о приезде известного лекаря из Никополя и под видом эскулапа проникнуть к затворнику в дом было лишь делом техники – уж в подобных делах Лешка давно набил руку. Плюс ко всему сейчас ему помогала молодая талантливая актриса – Мелезия, и старший тавуллярий чувствовал, что еще пара занятий – и он вполне свободно сможет играть главные роли в любых классических драмах. Кинозвезда, мать ити!

Для визита к Никомедису Лешка специально экипировался и подобрал реквизит – благо деньги после визита к нуворишу Агафону Карабису у него появились в избытке. По его заказу Зевка приобрел в Галатее отличную темно-фиолетовую мантию генуэзской работы, черный бархатный берет с длинным зеленым пером, узкие франкские штаны – шоссы – и узкие башмаки с длинными вытянутыми носами.

Повесив на шею ярко начищенную медную цепь, даже вблизи на первых порах вполне сходившую за золотую, старший тавуллярий счел сей маскарад исчерпывающим и, прикупив на Аротополионе несколько склянок с сомнительными и дурно пахнущими мазями, отправился в гости к Эрасту.

Мрачный дом управляющего дворцовых конюшен встретил его угрюмым молчанием. Пришлось изрядно-таки постараться, чтобы на долгий стук кулаками в ворота последовал хоть какой-то ответ. Классический и крайне нелюбезный.

– Кого там черт принес? – грубо осведомились из-за ограды.

– Не черт принес, а Бог послал! – поправил старший тавуллярий и, повысив голос, дополнил с полным осознанием собственной значимости и важности: – Знаменитый врач Александриус из Никополя соизволил посетить ваш дом, узнав о страждущем и жаждущем исцеления больном!

– А! Лекарь?! – несколько более вежливо отозвались за воротами. – Это не от вас вчера приносили грамоту?

– От меня! Я посылал к вам одного из своих слуг.

Загремели запоры, створка ворот с лязгом отворилась и угрюмый, до самых глаз заросший густой бородищей, слуга, одетый в какое-то рваное рубище, обнажил в неком подобии улыбки кривые желтые зубы:

– Прошу пожаловать, хозяин вас ждет.

Ну, еще бы, не ждет! Только что ведь пришел после заутрени, и на службу сегодня вряд ли поедет, по причине большого церковного праздника – Сретенья Господня.

Вслед за постоянно оглядывающимся слугой, «лекарь Александриус» поднялся по узкой полутемной лестнице и оказался в небольшой пыльной зале, уставленной самой разномастной мебелью, такое впечатление, подобранной где-то на свалке. Тут был какой-то полуразвалившийся шкаф или, скорее, комод, с двумя – вместо положенных пяти – ящиками, длинная унылая скамья, изъятая, должно быть, из какого-нибудь присутствия, рассохшийся от старости стол, покрытый серой мышастой тканью, деревянное кресло с почерневшей от времени резьбой, одну ножку которого заменял собою кирпич, и тележное колесо, судя по сальным коптящим свечкам, используемое вместо канделябра. В общем – полный набор Плюшкина.

– Садитесь пока здесь. – Слуга кивнул на скамью. – Ждите.

Пожав плечами, Лешка уселся и, не теряя времени даром, принялся расставлять на скамейке принесенные с собою склянки, поочередно вытаскивая их из заплечной сумки. Расставляя, время от времени морщился и чихал – пахли сии снадобья гнуснее некуда!

Одновременно Алексей шептал про себя некие рифмованные слова из неизвестно кем сочиненной, но очень веселой комедии под названием «Продавец мазей», не так давно переведенной с латыни на греческий каким-то морейским поэтом. Комедия эта, по словам Мелезии, неизменно пользовалась большим успехом, уступая лишь откровенно эротической драме – «Электре». Три вечера подряд Лешка за компанию с Епифаном смеялся до слез, слушая «Продавца мазей» в великолепном исполнении юной актрисы. Вообще-то, Мелезия рекомендовала говорить прозой – тоже самое, что в комедии говорилось в стихах, однако старший тавуллярий счел, что рифмованные слоганы произведут на повидавшего всяких лекарей старого ипохондрика куда как большее впечатление, нежели обычная приземленная проза.

Ага! Явно скрипнула дверь и тут же послышались чьи-то шаркающие шаги. Явился Эрастушка!

Управляющий дворцовых конюшен, как и представлял себе Лешка, оказался желчным стариком с желтым, вытянутым книзу, лицом, обрамленным реденькой седоватой бородкой, заострившимся носом и кустистыми – тоже седыми – бровями. Волосы старика скрывала круглая замшевая шапка с пришитыми на нее – для богатства – монетами, по большей части – медными. К удивлению гостя, одет господин Никомедис был вполне прилично: добротная – до самых пят – туника, меховая телогрея, плащ – в доме было явно не жарко, видать, хозяин экономил на отоплении.

– Ах-га… – высморкавшись, старик уселся в кресло и, потерев руки, пристально всмотрелся в лекаря. – Так вы, значит, и есть, господин… э-э-э… Александр из Никополя?

– О да. – Встав, Алексей с достоинством поклонился. – Прослышав про ваши болезни, одержим желаньем помочь!

– Угу, помочь, значит. – Никомедис язвительно усмехнулся. – А, может, нажиться, а?!

Лешка сурово поджал губы:

– Поверьте, господин Никомедис, у меня вполне хватает клиентов. Лишь волею слепого случая я узнал, что вы…

– Ладно, ладно, – дребезжаще рассмеялся старик. – Вижу, вы принесли с собой какие-то склянки? Видать, надеетесь их мне всучить?

– Думаю, они вам во многом помогут!

– Ага, помогут… как же! И все же интересно, что в них?

Вспоминая стихи, Алексей взял в руки одну из склянок и, растягивая слова, продекламировал:

В банке первой, например,

Мазь такая, что размер

Изменить способна зоба!

– Зоба? – Господин Никомедис со страхом ощупал свою морщинистую шею. – Да, очень может быть, она мне и понадобится. Если, конечно, не очень дорого.

– Сговоримся! – радостно воскликнул Лешка.

Он поставил склянку обратно и взял в руки другую:

Вот, возьмем второй пузырь.

И от бешеного роста

Он излечит очень просто.

– Ну, это мне без надобности! – разочарованно отмахнулся Эраст.

Лжелекарь тут же поменял склянки и ухмыльнулся:

Для душевного веселья

В банке третьей скрыто зелье!

– О, вот это мне, пожалуй, пойдет!

Кто применит этот сорт,

Станет резвым, словно черт!

– Господи, Господи! – повернувшись, старик опасливо перекрестился на висевшую в углу икону Николая Угодника. – Не поминайте нечистого всуе!

– Хорошо, не буду, – покладисто согласился Лешка и, благоразумно пропустив четвертую строфу о порошке, воскрешающем трупы, сразу перешел к следующей: