— Наверное, сначала я хотел бы взглянуть на то место, где был обнаружен труп.

— Хорошо, пойдемте, — сдержанно ответила женщина и двинулась к расположенной с правой стороны от прихожей гостиной.

— Анна Николаевна, закройте, пожалуйста, шторы, чтобы с улицы не бросался в глаза яркий свет в квартире, где он, в общем-то, гореть не должен, — сказал я, шагая за Налётовой.

Я дождался, когда она с помощью пульта дистанционного управления закроет шторы, и включил свет.

Комната действительно была приличных размеров, примерно шесть на шесть метров, обставленная дорогим гостиным гарнитуром. На тумбе рядом с телевизором стоял в траурной рамке портрет мужчины лет сорока. У него было округлое, с мягкими чертами лицо, что наверняка говорило бы о мягкости его натуры, если бы не глаза с суровым взглядом, свидетельствовавшие об обратном. Наверняка характером покойный адвокат обладал решительным, а сам он был человеком целеустремленным, бескомпромиссным, жестким, а порою жестоким. Иначе и быть не могло: если бы был мягкотелым, не достиг бы ни положения в обществе, ни благосостояния, что, впрочем, для покойника уже неактуально.

— Где лежал труп? — спросил я, взглянув на Налётову.

У женщины увлажнились глаза. Она устремила взгляд ко мне под ноги и тут же отвела его в сторону.

— Там, где вы стоите, — глухо произнесла она.

Я отступил в сторону, глянул вниз. Мне живо представился изображенный на портрете мужчина, чей хладный труп лежал на полу, раскинув в сторону руки, с ножом в сердце и в луже крови. Но это было полторы недели назад. Сейчас же пол был чисто вымыт, нигде не видать ни капли крови, ни меловых линий, очерчивающих мертвое тело, ни еще чего-то, свидетельствующее о том, что именно на этом месте и был убит адвокат Крутьков.

Чего я хотел здесь найти после того как место преступления было осмотрено полицейскими, все убрано, вычищено, я и сам не знаю. Наверное, в глубине души все же рассчитывал, что на месте смерти адвоката нечто подскажет мне, за что он был убит. Но, увы… Я окинул взглядом длинный, пустой стол округлой формы, со стоящими вокруг него стульями с гнутыми ножками, где не так давно праздновал свой последний день рождения адвокат, и получается, отмечал день смерти в обществе друзей, знакомых и близких, один из которых его и убил, и покинул гостиную. Дождавшись, когда в прихожую выйдет Налётова, сказал:

— Я хотел бы еще осмотреть кабинет.

Женщина нахмурилась.

— Вы сказали, что желаете осмотреть только место преступления. Насчет кабинета мы не договаривались.

Я насмешливо ответил:

— А если я без вашего разрешения войду в кабинет и стану его осматривать, вы что, пожалуетесь в полицию или вызовете ее сюда и расскажете, как мы с вами вечером оказались в чужой квартире, которую вы, между прочим, открыли своим ключом?

Налётова одарила меня испепеляющим взглядом, однако ничего не сказала, тряхнула своей гордо посаженной головой и так стремительно прошла в кабинет, что ее черные густые волосы стали развеваться от быстрой ходьбы.

И в кабинете мы тоже, прежде чем включить свет, закрыли шторы. Здесь у правой стены размещались книжные стеллажи, забитые книгами, у окна находился большой письменный стол с настольной лампой, у левой стены — витрины с коллекцией курительных трубок и ножей.

Налётова остановилась посреди комнаты, ожидая моих дальнейших действий. Я с ходу прошел к письменному столу, который и являлся главной целью моего посещения дома покойного адвоката, и открыл верхний ящик. В нем лежали какие-то бумаги, но досье, о котором говорила Ангелина, не оказалось. Я перерыл бумаги, затем осмотрел нижний ящик, потом все остальные ящики в столе. В них было много разных папок, но досье с фотографиями мужчины и документами я не нашел.

— Может быть, вы все же скажете, что ищете? — заинтересовалась моими поисками Налётова.

— Досье, — коротко ответил я, окидывая беглым взглядом стеллажи, однако нигде среди книг выделявшейся своими размерами папки видно не было.

— На кого? — в спину мне спросила Налётова.

Не оборачиваясь, я ответил:

— Если бы знать, на кого. Где-то в доме должна быть папка с фотографиями мужчины и кое-какими документами. Вам никогда она не попадалась на глаза? — Нижняя часть стеллажей была с глухими дверцами, я поочередно стал открывать их, заглядывая на полки.

— Не-ет, — недоуменно протянула женщина. — Это так важно?

Занятый своим делом, я буркнул:

— Думаю, да.

Я осмотрел все нижние секции стеллажей, скрытые дверцами, но интересующего меня предмета не обнаружил. Прикрыв последнюю дверцу, разогнулся:

— Давайте-ка, Анна Николаевна, бегло осмотрим оставшуюся часть квартиры. Может быть, нам удастся найти это чертово досье.

Возражать на сей раз Налётова не стала. Заинтригованная моим рассказом о таинственном досье, она вместе со мной принялась обыскивать дом. Мы просмотрели все шкафы, тумбочки, перетряхнули вещи покойного адвоката, я даже заглянул за стиральную машинку, под ванную и за навесной шкафчик, но нигде интересующую меня папку с документами мы так и не нашли. Если она и существовала в природе, то либо адвокат запрятал так хорошо, что не найти, либо ее унес убийца Крутькова, что вероятнее всего. Очевидно, досье и является мотивом преступления. Из-за него адвокат и расстался со своей жизнью. Расставив и разложив по возможности все по своим местам, мы с Налётовой покинули квартиру покойного Крутькова. Уже на улице, прощаясь с нею, я поинтересовался:

— Анна Николаевна, у адвоката имелся свой офис?

Открывая дверцу своей машины, женщина удивленно, как разговаривают с отсталыми людьми, сказала:

— Ну конечно же имелся, и до сих пор имеется. У какой более-менее солидной компании нет своего офиса?

Я проигнорировал тон Налётовой.

— А по какому адресу?

— У метро «Авиамоторная», Алексеевская улица, дом 21, — усаживаясь в машину, сказала она и ехидно поинтересовалась: — Вы что, хотите заставить меня влезть и в офис Крутькова?

— У вас что, есть от него ключ? — быстро отреагировал я.

Налётова ничего не ответила, смерила меня высокомерным взглядом и захлопнула дверцу автомобиля.

Из ее действий и молчания можно было заключить, что ключа от адвокатской конторы у нее нет. Когда машина тронулась с места, я помахал женщине рукой, но ответного жеста не дождался.

Прошедшую ночь мы с Ангелиной не встречались, надо было держать дистанцию, а то девушка совсем переедет ко мне с вещами, а женитьба, во всяком случае в ближайшее время, в мои планы не входила. Потому я вечером, сославшись на неотложные дела, от встречи отказался. Да и выспаться не мешало бы, а то хожу целый день после того, как Ангелина ночует у меня, сонным. Однако договорился с девушкой встретиться на следующий день в десять часов утра. Оказалось, у Ангелины выходной день, делать ей нечего, и она не прочь помотаться со мной по городу, помогая в моем расследовании. Я не возражал — авось на что-нибудь и сгодится. В пятницу у меня самого были тренировки только в конце рабочего дня, поэтому я позвонил завучу Колесникову и, сославшись на кое-какие неотложные дела, отпросился до 16.00. Да-да, отпрашиваться приходится, хоть и нет тренировок. Многие почему-то думают, что учителя в обычных школах и тренеры в обычных спортшколах могут приходить на работу, только когда у них есть уроки или тренировки, а в каникулы так вообще лафа — могут дома сидеть или даже куда-нибудь в отпуск съездить. Ничего подобного — независимо от того, есть у тебя уроки или тренировки или нет, ты обязан отбыть положенное время на работе. А в каникулы так вообще труба — местное руководство или свыше придумывает всевозможные мероприятия типа учебы, собраний, заседаний, субботников, а то и проверки устраивает. Так что положенные восемь часов ты отпахать должен. А вот про сверхурочные, которые, кстати, частенько случаются, можно никого в известность не ставить, не спрашивая ни у кого разрешения, можно работать и ничего, между прочим, за это не получать. Но это так, к слову, зарплаты, слава богу, в последнее время хватает, лишь бы меньше не платили.