А сейчас — пусто. Равномерный, тоскливый треск.

Просидев полночи в наушниках, Круз вынул из кобуры кольт, уложил на стол. Посмотрел на серый океан, на низкий город, занесенный серым липким снегом. Затем взял кольт. Из дула чуть тянуло кисловатой, едкой пороховой вонью. Усмехнулся себе — ну лентяй. Не вычистил как следует. И решил посидеть еще полночи. Куда, в самом деле, торопиться?

В пятом часу утра сквозь треск прорвались звуки «Кукарачи», и бодрый голос объявил: «Говорит Пунто-Аренас. Я — Джон Лозада! Всем, кто меня слышит, — я живой! Слышите, амигос, — я живой!»

Три недели Круз ел и спал, не вылезая из кресла. Трижды говорил с неунывающим Джоном, у которого имелось семь жен и один губернатор. Поймал Науру, Новую Гвинею и султанат Бруней. А потом — Ниццу. Ницца выходила каждые сутки с четырех до пяти утра. Упрямый женский голос твердил, будто бился о стену: «Всем, всем, всем! Говорит Ницца! Говорит Европейский центр выживания! Все, кто меня слышит, — вас ждут здесь! Говорит Ницца!»

Еще три недели Круз чинил яхту — ладную десятитонную посудину изрядной парусности с двумя дизельными движками. А третьего апреля, загрузив еду, ящик патронов и кошку, отплыл на запад.

Какое здесь низкое небо. Блеклое, промытое до пустоты. Звук уходит в него, как в вату.

Справа снова: бу-бу-бу. Болваны, не тратили бы крупнокалиберные. Елки ими косят, что ли? Глянул — щенки уже все в лесу. Молодцы, Дана сторожите. На здешних надежды мало. Они за свою верховную бабу костьми лягут, а вот за нас — как же, разгонятся.

Бу-бу-бу. Вот же дятлы! Те, с другой стороны, себя зря светить не будут. Я б на их месте в двух местах заминировал, чтобы подкрепление не подкатило и никто расстреливать не мешал. Впрочем, оно и так хорошо получилось.

Мать твою! Круз осторожно поднял руку и, мгновенно двинув, ухватил двумя пальцами крупного слепня. Раздавил.

Сволочи. На кровь летят. А солнце печет. Над всеми залегшими у насыпи — черные облачка. Ах ты, до крови ж прокусил!

Круз хлюпнул себя по лицу — и эхом хлопнуло вдали, и тяжко загудел пробитый рельс, будто застонал.

Выцелили, гады. Если б бегать нормально мог, еще б можно было рискнуть, в лес. А так — шансов нет. Пока доковыляешь — решето сделают. Хорошо, что вообще из вагона выбрался.

Бу-бу-бу. Дятлы, право слово. Те, из лесу, сейчас прицелятся как следует и отправят ваш паровоз вслед за вагоном. Хоть бы бронировали как следует. А то с одной гранаты — костер. Веселый, с фейерверком. Фейерверк — это когда занялась площадка с турелью. Хорошо хоть, щенки Дана вытащили. Местные за Аделину, обступили, закрыли — и в лес. Только расчет турели остался. Да еще Леха. Он лично ответственный за товарища Андрея Круза. Вообще, как же они умудряются линию держать, таким манером? Рельсы рви кому не лень, засады делай. А тысячу километров вдоль путей не заминируешь.

В лесу хлопнуло, прошелестело. Грохнуло рядом, лязгнуло. Паровоз вздрогнул. И тут же: бу-бу-бу. Вух-вух. С другой стороны насыпи закурчавился дым. И тут — и Леха, и двое с ним, вскочив, кинулись за насыпь.

Резво. Надо же. С паровоза соскочили — четверо. И пятый. Хорошо пошли. О, трескотня в лесу. Круз прислушался: гонят. Точно, погнали.

Из ближайших кустов выскочили двое, побежали, пригнувшись. Последыш с Левым. Круз сжался, ожидая. Но оба в мгновение ока оказались рядом, целые и невредимые, и Последыш, скалясь, сообщил: «Оленные балуют. Семен говорит, погнали их. Мало не покажется. Старшой, как вас? Давайте поможем!»

— Давайте, — согласился Круз.

Последыш с Левым, переглянувшись, схватили под руки и потащили. Втянули за кусты.

— Ох вы, старшой, и глыба! — пожаловался Последыш, утирая пот со лба. — Как с ногой?

— Не очень, — ответил Круз, вспоровши кабаром штанину и глядя на открывшееся кровавое месиво.

— Перевяжем сейчас, — Последыш зашарил по карманам, вытащил пакет.

— Пустите! Пустите немедленно! — раздалось из-за кустов, и появился Дан, сопровождаемый парой озадаченных верзил и хмурой Аделиной, — Андрей, что с тобой? Да отстаньте же!

— Вы как ребенок! А если вас убьют? Вы понимаете, что от вас зависит?

— Аделина Светлановна, мы не в детском саду!

Дан присел на корточки подле Круза.

— Скверная рана. Грязная. Но кость вроде цела.

— Цела, — подтвердил Круз и закрыл глаза.

В интинской больнице с раной провозились полдня две проворные толстенькие девицы под руководством самой Аделины. Аделина шипела, багровела и кляла шепотом стариков, которые лезут и приказывают, и пример плохой подают, и порядка никакого, а вы, коровищи, никак достать не можете, ну куда пинцетом тычешь, курва недородная? Вон же осколок торчит, вон!

Круз лежал, глядя в растрескавшийся потолок, и слушал. Голова кружилась, перед глазами плясали тоненькие белесые червячки. Жарко толкалось в висках. Нелепо. Как тогда, в Марселе, когда впервые встретил Дана. Только там за окном шумело море, накатывало мерно и вечно на каменный берег, и хотелось закрыть глаза. Закрыть, и заснуть, и выспаться наконец — пусть и навсегда. Отдохнуть от суеты, от умирания, видимого каждый день и час.

Впрочем, теперь не так. Теперь любопытно. Хочется увидеть, как получится у Дана. Вокруг охота посмотреть. В здешних местах особого умирания незаметно. Впрочем, и жизни особой тоже. Но это здесь обычно.

— Готово! — объявила Аделина. — Ну и крепкий же ты старикан! Гляди, завтра уже и скакать по девкам будешь.

Обе подручные толстушки послушно захихикали.

Назавтра Круз не поскакал, но выбраться из больницы смог самостоятельно. Присел на крыльце, глядя на обширную площадь, на траву, раздвинувшую бетонные плиты, на исполинского чугунного Ленина, взирающего на юг из-под монгольских надбровий. Здесь и в самом деле ничего не изменилось за полвека. Когда-то умеренный подросток Андрюша вместе со школьным коллективом отправился в оплаченное путешествие второй категории на Приполярный Урал. И провел полдня в Инте, ожидая вахтовки на горную базу, откуда начинался маршрут.

Все то же самое: сталинские пятиэтажки, облицованные гранитом, лужи, перекосившиеся хибары на задворках, мутное стекло витрин, козы во дворе. Разве что магазины закрылись. Тогда их, впрочем, тоже не слишком было. Все, что оставалось от северных имперских задворков, умирало случайными кусками — будто падало что-то наобум. Бац — исчезла шахта. Бац — три совхоза. Или больница. Или водопровод. Некоторые удирали на юг. Некоторые, уцепившиеся прочнее, остались. Ловили рыбу, мыли тайком золото, воровали уголь и нефть. Интересно, заметили они большой «оп», тот самый Первый кризис, или нет? А про налоксон здесь, должно быть, и слыхом не слыхивали.

— Как здоровьице-то? — раздалось рядом.

Круз обернулся.